– Помните свою писанину? Ну, вы поняли, о чем я – то неприятное дело.
Альберто потупился и пробормотал:
– Да, господин полковник.
– Я сдержал слово, – сказал полковник, – я ведь человек чести. Ничто не омрачит ваше будущее. Я уничтожил эти документы.
Альберто рассыпался в благодарностях и, пятясь, удалился. Полковник улыбался ему вслед с порога кабинета.
– Призрак! – твердил Плуто. – Живой и невредимый!
– Да хватит тебе уже, – сказал Бебе. – Мы все рады возвращению Альберто. Дай и другим слово вставить.
– Давайте договоримся насчет пляжа, – сказала Молли.
– Да, точно, – сказал Эмилио, – пора бы.
– На пляже с призраком! – сказал Плуто. – Вот это я понимаю!
Возвращался Альберто погруженный в себя, смятенный. Умирающая зима на прощание окутала Мирафлорес нежданным туманом. Он лег на средней высоте – между землей и кронами деревьев на проспекте Ларко; свет фонарей в нем слабел, а сам туман постепенно расползался, обволакивал и растворял все кругом – предметы, людей, воспоминания: лица Араны и Ягуара, казармы, увольнения становились неважны, а забытая компания девочек и мальчиков, наоборот, приходила на ум, Альберто говорил с ними, образами из сна, на маленьком прямоугольном газоне, на углу улицы Диего Ферре, и казалось, будто ничего не изменилось, язык и жесты были ему знакомы, жизнь представала такой гармоничной, вполне сносной, время текло без потрясений, нежное и заманчивое, как темные глаза незнакомки, которая так мило с ним шутила, маленькой и мягкой, с ясным голосом и черными волосами. Никто не удивлялся, как он вырос за время отсутствия, потому что все они выросли, мальчики и девочки увереннее обустроились в мире, но атмосфера сохранилась, Альберто угадывал прежние треволнения: спорт, вечеринки, кино, любовь, тонкий юмор, продуманная ирония. Альберто грезил наяву. Всего пара минут – и покинутый им мир распахнулся ему навстречу и без вопросов принял обратно в свое лоно, словно все три года кто-то неусыпно охранял причитавшееся ему место. Он вернул себе будущее.
– И ты не стеснялся? – спросила Марсела.
– Чего?
– Появляться с ней на улице.
Кровь прихлынула к лицу. Как объяснить, что он не просто не стеснялся, а, наоборот, страшно гордился, когда шел рядом с Тересой? Как объяснить, что стеснялся он в то время только одного: что он сам – не такой, как Тереса, не из Линсе и не из квартала Под-мостом, что в Леонсио Прадо обитателей Мирафлореса, скорее, презирают?
– Нет, – сказал он, – не стеснялся.
– Значит, был в нее влюблен, – заключила Марсела. – Ненавижу тебя.
Он сжал ее ладонь. Ее бедро коснулось его бедра, и Альберто обожгло желанием. Он остановился.
– Нет, – сказала она, – только не здесь, Альберто.
Но не отстранилась, и он долго целовал ее в губы. Когда они отпрянули друг от друга, Марсела вся разрумянилась, глаза ее горели.