– Ну вы нахалы! – прокричал он. – Совесть есть у вас?
– Какой же он миляга! – сказала Марсела. – Обожаю его.
Она подбежала к Плуто, и тот принялся в шутку ее душить. Марсела заливалась смехом, и от ее смеха, словно от фонтана, жаркое утро свежело. Альберто улыбнулся, и Плуто ласково хлопнул его по плечу.
– Я уж думал, ты ее похитил, дружище, – сказал Плуто.
– Подождите минутку, – сказал Марсела. – Схожу возьму купальник.
– Поторапливайся, а то уедем без тебя, – сказал Плуто.
– Да, – сказал Альберто, – поторапливайся, а то уедем без тебя.
– А она что сказала? – спросил Тощий Игерас.
Она замерла, как громом пораженная. Забыв на миг про свое смущение, он подумал: «Она меня помнит». В сером свете, падавшем, словно редкий дождик, на эту широкую и прямую улицу в Линсе, все выглядело каким-то пепельным: вечер, старые дома, степенные прохожие, одинаковые столбы, неровные тротуары, пыль, висевшая в воздухе.
– Ничего. Просто глаза большие сделала и смотрела испуганно, как будто и вправду меня забоялась.
– Не верю, – сказал Тощий Игерас, – ни на полстолечки не верю. Уж что-то она должна была сказать. Хоть «привет», или «как жизнь?», или «как поживаешь?». В общем – хоть словом подарить.
Нет, она так и молчала, пока он сам не заговорил снова. Сперва он напористо, едва ли не кувырком налетел на нее со словами: «Тереса, помнишь меня? Как ты?» Ягуар улыбался, давая понять, что в их встрече нет ничего необычного – банальное, неинтересное совпадение, никакой мистики. Но улыбка стоила ему больших трудов, а в животе, подобно белесым грибам с желтыми шляпками, которые вдруг прорастают на сырой древесине, возникло неприятное ноющее чувство, отчего ногам сразу же дико захотелось переминаться взад-вперед и из стороны в сторону, а рукам – нырнуть в карманы или дотронуться до лица; в сердце же всколыхнулся странный животный страх, словно команды рук и ног, если им поддаться, могли привести к ужасающей катастрофе.
– А ты что? – спросил Тощий Игерас.
– Я опять сказал: «Привет, Тереса! Ты что, меня не помнишь?»
И тогда она ответила:
– Помню, конечно. Просто не узнала.
Он выдохнул. Тереса улыбалась, протягивала ему руку. Она едва коснулась его пальцами, всего на миг, но тело от этого разом успокоилось, а ноющее чувство, зуд и страх моментально прошли.
– Да уж, волнительно! – заметил Тощий Игерас.
Он стоял на углу и рассеянно глазел по сторонам, пока мороженщик накладывал в вафельный рожок шарик ванильного и шарик шоколадного; чуть поодаль трамвай линии Лима – Чоррильос с коротким пронзительным скрипом затормозил у деревянной будки, дожидавшиеся на бетонной остановке скучковались у металлической двери и перекрыли путь выходившим – тем приходилось работать локтями, – и вдруг, следом за двумя дамами, нагруженными кучей пакетов, на верхней ступеньке появилась Тереса – вид у нее в сутолоке был такой, будто ей угрожает опасность. Мороженщик поднес ему рожок, он протянул руку, сомкнул пальцы, и тут что-то развалилось: он проводил взглядом шарик мороженого, шлепнувшийся ему на ботинки. «Ну, едрить! – сказал мороженщик. – Сам виноват, заменять не стану». Он пнул ногой воздух, шарик отлетел на несколько метров. Развернулся, зашел за угол, но секунду спустя остановился и оглянулся: трамвай исчезал за поворотом. Бегом вернулся к остановке и увидел шагавшую вдалеке Тересу. Пошел следом, прячась за спинами прохожих. В голове стучало: «Сейчас она зайдет в дом, и я ее упущу». Принял решение: «Обогну квартал, и если снова увижу ее на углу, подойду». И побежал, сначала небыстро, а потом припустил как одержимый. На повороте сбил с ног мужчину, тот выругался ему вдогонку с земли. Замер на углу, задыхающийся, вспотевший. Утирая лоб пятерней, сквозь пальцы увидел, что Тереса идет в его сторону.
– А потом что? – спросил Тощий Игерас.