– Да, мамуля, – сказала Бонифация. – Я их выпустила.
– Опять ты приуныл, Фусия, – сказал Акилино. – Не вешай голову. Лучше поговори со мной, чтобы развеять грусть. Расскажи-ка мне, как ты сбежал.
– Где мы, старик? – сказал Фусия. – Далеко еще до того места, где мы войдем в Мараньон?
– Мы уже давно вошли, – сказал Акилино. – Ты и не заметил, спал сном праведника.
– Ночью вошли? – сказал Фусия. – Как же я не почувствовал быстрин?
– Было светло, как на заре, Фусия, – сказал Акилино. – Небо чистое, в звездах, а до чего тихо – листочек не шелохнется. Днем можно повстречать рыбаков, а то и шлюпку из гарнизона, ночью безопаснее. И как ты мог почувствовать быстрины, когда я за рулем, ведь я их знаю как свои пять пальцев. Да не хмурься ты так, Фусия. Если хочешь, можешь подняться, наверное, тебе душно под одеялами. Ни одной живой души не видно, мы хозяева реки.
– Нет, мне холодно, – сказал Фусия. – Дрожь пробирает.
– Ну что ж, как тебе лучше, – сказал Акилино. – Так расскажи же мне, как ты сбежал. За что тебя посадили? Сколько лет тебе было?
Он был грамотный, учился в школе, и поэтому, когда он подрос, турок дал ему работенку в своем магазине. Он был у него за счетовода, Акилино, вел такие толстые книги, которые называются дебет и кредит. И хотя в ту пору Фусия был еще честным парнем, уже тогда он мечтал разбогатеть. Как он на всем экономил, старина, ел только раз в день, не позволял себе ни выпить, ни купить сигарет. Хотел сколотить капиталец и заняться торговлей. А турок вбил себе в голову, что Фусия его обворовывает, и донес на него, хотя это была чистая ложь. Никто ему не поверил, что он честный человек, и его посадили в камеру с двумя бандитами. Разве это не величайшая несправедливость, старик?
– Это ты мне уже рассказывал, Фусия, когда мы отплыли с острова, – сказал Акилино. – Мне интересно, как тебе удалось бежать.
– Вот этой отмычкой, – сказал Чанго. – Ее сделал Ирикуо из проволоки, которую выломал из койки. Мы уже испробовали ее – дверь отпирается без шума. Хочешь посмотреть, япончик?
Чанго сидел за торговлю наркотиками. Он был самый старший из них и обращался с Фусией ласково. А вот Ирикуо все время насмехался над ним. Этот гад, старина, обжулил многих людей, его посадили за какое-то мошенничество с завещанием. Он-то все и придумал.
– И что же, Фусия, все так и вышло?
– Вот так, – сказал Ирикуо. – Разве вы не знаете, на Новый год всех отпускают. В коридоре остался только один, надо отнять у него ключи, пока он не бросил их за решетку. Все зависит от этого, ребята.
– Открывай же, Чанго, – сказал Фусия. – У меня уже нет терпения, Чанго, открывай.
– Тебе бы лучше остаться, япончик, – сказал Чанго. – Год пройдет быстро. Нам нечего терять, но, если дело не выгорит, тебе туго придется – прибавят года два.
Но Фусия его не послушал. Они вышли из камеры. В коридоре никого не было, только возле решетки сидел стражник с бутылкой в руке.
– Я хватил его по голове ножкой от койки, и он упал на пол, – сказал Фусия. – Кажется, я убил его, Чанго.
– Живей, идиот, ключи уже у меня, – сказал Ирикуо. – Бегом через двор. Ты вытащил у него револьвер?
– Пусти меня вперед, – сказал Чанго. – Те, что у ворот, тоже, наверное, пьяны.