— Похоже, я задремал.
— Да уж.
— Пастор, таблетки, которые я принимаю, сильно действуют на мочевой пузырь. Мы можем где-нибудь на минутку остановиться?
— Конечно, — кивнул Кит. Что ему оставалось? Он постоянно смотрел на часы. Скоро они свернут с автострады и направятся на восток по двухполосному шоссе. Пастор понятия не имел, долго ли еще ехать. По его прикидкам, они доберутся до Слоуна где-то к часу дня. Остановки, конечно, могли выбить их из графика.
Они остановились в Нормане и купили еще кофе и воды. Пока Кит заправлялся, Бойетт успел выкурить две сигареты, торопливо затягиваясь так, будто делал это последний раз в жизни. Через пятнадцать минут они снова выехали на 35-ю автостраду и помчались по равнинам Оклахомы.
Как служитель церкви, Кит чувствовал, что обязан поговорить о вере, и начал издалека:
— Ты рассказывал о своем детстве, Тревис, и мы больше не будем к этому возвращаться. Но мне любопытно, ходил ли ты ребенком в церковь и общался ли со священником?
Тик снова вернулся. И, конечно, Бойетт опять выдержал паузу.
— Нет, — ответил он и снова замолчал. Кит решил, что больше ничего не услышит. Однако он ошибся. — Моя мать никогда не ходила в церковь. И не общалась с родными. Думаю, они ее стыдились и старались избегать. Даррелл не имел с церковью ничего общего, а дядя Чет был религиозен, но я уверен, он сейчас в аду.
Кит решил развить тему:
— Так ты веришь в ад?
— Наверное. Я верю, что после смерти мы все куда-нибудь попадаем, но не думаю, что мы с вами окажемся в одном и том же месте. А вы, пастор? Я хочу сказать, что провел большую часть жизни в тюрьме, а там много таких, кого и людьми назвать нельзя. Они уже родились такими — порочными и безжалостными сумасшедшими, которых нельзя исправить. После смерти они должны отправиться в плохое место.
Пастор был поражен: испытавший муки совести убийца и серийный насильник осуждает жестоких людей!
— А у вас в доме была Библия? — спросил Кит, стараясь увести разговор в сторону от ужасных преступлений.
— Никогда не видел. Да и других книг тоже. Я вырос на порнографии, пастор, которой снабжал дядя Чет и которая хранилась под кроватью Даррелла. Больше в детстве я ничего не читал.
— А ты веришь в Бога?
— Послушайте, пастор, я мало что знаю о Боге, Иисусе, спасении и всем прочем. В тюрьме об этом часто говорят. За решеткой многие начинают читать Библию. Наверняка есть такие, кто воспринимает ее всерьез, тем более что это учитывается при решении об условно-досрочном освобождении. Но я к таким не отношусь.
— А ты готов к смерти, Тревис?
Пауза.
— Послушайте, пастор, мне сорок четыре года, и вся моя жизнь была катастрофой. Я устал жить в тюрьме. Я устал жить с чувством вины за то, что сделал. Устал слышать жалобные голоса тех, кому я причинил боль. Устал от всякого дерьма, пастор, прошу извинить за выражение. Я устал быть отребьем, живущим на задворках общества. Меня от всего этого тошнит! Я даже рад, что у меня опухоль, понимаете? В это трудно поверить, но когда она не раскалывает череп, я радуюсь, что она есть. Потому что это — конец! Мои дни сочтены, но я не переживаю. Больше я никого не обижу. Никто не станет по мне скучать, пастор. Не будь у меня опухоли, я бы запил горсть таблеток бутылкой водки и больше не просыпался. Может, я так и поступлю.