Активист. Теодор Бун расследует

22
18
20
22
24
26
28
30

Тео просил мать не называть его Тедди — вдруг кто-нибудь услышит, но миссис Бун лишь улыбалась, будто это был их маленький секрет. Она привела сына в этот мир и любила его, как никто другой, и если с самого детства называла его Тедди, так оно будет впредь. Но Тео очень надеялся, что при посторонних мать проявит сдержанность.

Он с улыбкой помахал мистеру Наннери, добродушному старику, часами неподвижно сидевшему на крыльце. Воздух был чист и прохладен, прогноз на выходные обнадеживал — ясно, без осадков. В прошлом месяце лагерь разбили в национальном парке возле каких-то индейских могильных холмов, и дождь лил три дня подряд. Все равно было весело, но когда в лагере нет сухого места, под ногами хлюпает жидкая грязь, костер гореть не желает, еда размокла, да и сами скауты промокли до нитки, невольно захочется домой.

Автобус когда-то был обычным, желтым, и возил детей в школу и обратно. Позже его перекрасили в темно-зеленый цвет с белой окантовкой и крупной надписью «Скаутский отряд 1440 — городской совет Олд Блафф — Страттенберг» на боках. В автобус набилось тридцать восемь скаутов, все в полной форме, все донельзя взволнованные и обрадованные возможностью выбраться из дома и из города. За рулем сидел майор Людвиг, непререкаемый авторитет и командир этой оравы, и когда он провел перекличку и закрыл двери, автобус дрогнул от громких аплодисментов. Выехали почти в половину пятого. На задних сиденьях высилась гора всего необходимого для устройства лагеря, аккуратно уложенная под наблюдением Майора. Впереди сидели трое взрослых — отцы скаутов, взятые в качестве помощников, традиционно называвшиеся «патрулем старых козлов». «Козлы» пили кофе из бумажных стаканчиков и пересмеивались между собой: было видно, что они не меньше мальчишек рады поездке. Автобус ехал по извилистым переулкам Страттенберга. Когда отъехали от города на несколько миль к западу, машин стало меньше. Волнение улеглось. Кое-кто из скаутов дремал, покачиваясь на сиденьях, другие сражались в видеоигры, у одного-двух были с собой книги. Тео смотрел в окно — прохладный ветерок освежал лицо. Харди Квинн сел рядом с ним и тихо сказал:

— Мы вчера собирались на ферме всей семьей. Все очень расстроены.

Так же негромко Тео ответил:

— Кто-нибудь из вас уже говорил с юристами?

— Да, отец вчера долго разговаривал с адвокатом. Ему сказали то же самое: если государство хочет забрать у нас землю, оно вправе это сделать. Конечно, нам заплатят, но по праву принудительного отчуждения государство может делать все, что заблагорассудится.

Тео покачал головой. Харди продолжал:

— Бедные бабушка с дедом просто убиты новостью. Они женаты пятьдесят лет и всю жизнь прожили на ферме. Если им придется съехать, на новом месте они не освоятся. Вчера оба плакали — я не мог на это смотреть. Им не нужны деньги, не нужен чек от штата, они хотят сохранить свою собственность. Это же не просто земля, понимаешь?

Тео сочувственно слушал.

— Вчера мы решили, что будем драться, — сказал Харди.

Тео не совсем понял, о какой драке речь.

— Ты это о чем?

— Папа сказал, тут вопрос политики. В окружном комитете пять человек, проект сначала должен получить их одобрение. Все, кто против шоссе, должны объединиться и убедить членов комитета не голосовать за проект. Дяди и отец пытаются сейчас в срочном порядке это организовать. Неплохо бы и нашему отряду вмешаться.

— Зачем?

— Затем, что шоссе здорово навредит природе. Весь город пьет воду из Ред-Крик, а ведь никто не изучал, насколько ухудшится ее качество. В начальной школе дети не будут слышать учителей из-за шума дороги. А выхлопные газы? Может, давай поговорим с Майором, чтобы он сделал это проектом для нашего отряда?

— Майор не станет ввязываться в политические игры.

Харди задумался и решительно сказал:

— Надо поговорить с ним в эти выходные. Выбрать подходящий момент и выложить все как есть. Попробовать-то можно.

— Ладно, я подумаю, — сказал Тео. Его немного раздражало, что Харди поднял неприятную тему в столь замечательный момент, но он пошел приятелю навстречу. Тео представил, что чувствовал бы он сам, если бы правительство решило снести бульдозерами дом Бунов и весь квартал ради нового шоссе. Конечно, он бы ужасно расстроился.