– Не порещи[53] маво сына, княже Борис. Сладят людишки сию ядь, окушамися[54], – деликатно осадил отец сообедника.
– Не стану я в сеи уста[55] прияти тоя стерво[56], свинам подобитеся, честь вятшу поругати[57], – заточился вдруг поперёк викинг. – Тако вборзе повелишь нам, государь, рожцы[58] снедати[59], холопам на смех. Княжич тей есть детищ[60] скорбеливый, а ты ему внемлешь[61].
– Охолонь, друже мой. Кийждо[62] сею волею ядь в телеса имет, – примирительно высказался мой батюшка. – Сыне мой скорбел главою преду[63]. Поял днесь[64] его Господь наш Вседержитель к се на небеса да воротил нам на радощи[65] с речеством.
– Отче Паисий, воистину свят, раз отрока у Всевышнего вымолил. Отошли, княже, сына к нему на лечбу[66]. Яко воротится с разумом, ноли[67] спразднуем, – снова влез со своими рекомендациями князь Борис. – Сам зришь, княже драгий[68], яко тяготен он главою дозде[69].
– Истину глаголешь, тысяцкий. Потреба приде, отошлю, – порешил мой отец.
Это что же получается. Меня тут все за ненормального психа держат? Эх, зря я про кофе вякнул. Добавил, так сказать, маслица в огонь. Как теперь вызнавать про год нынешний и прочую нужную для ориентации в этом мире информацию? Психологи именно по таким признакам определяют невменяемость пациентов.
А разговор продолжался под прихлёбывание пойла из кружек.
– Иван, сын тей старш, удесами[70] слячен[71], Богу угождае монасем[72] в Сторожевском монастыре. Благодатем земли те сытит. Отдаждь[73] Димитрия Младша в монаси тож, в нашу Успенску обителю. Приобряща[74] дващи[75] сладитеся, – продолжил переть на меня князь Борис.
Это ничего, что я тут сижу и всё слышу? Кто у нас тут такой весь из себя доброжелательный, аж мама не горюй? Реально спровадит этот злобный хрюндель меня в монахи. Меня, такого яркого представителя вида хомо эректуса! В смысле, не прямоходящего, а прямостоящего. Приносящего удовлетворение и радость прекрасной половине человечества. Я же в том несчастном монастыре, который рискнёт меня принять в себя, вулкан страстей устрою с торнадами. Ёлкин стон там наступит, американский.
– В клир[76] идоша, всяк[77] сей волею. Иван мой по вящелетию постриг приял. Митря поелику[78] в тяготе[79] головной, мнити за ся не може. В монастыре Успенском он и так всякодневно живе. Прииде нарок[80] и не изуведетеся[81] он, моя воля будет, – отыграл подачу отец.
Мне малость поднадоело обсуждение моей участи в таком стиле, будто меня здесь не стояло. Только открыл рот, чтобы запустить шпильку в адрес зловредного придворного, как разговор уже переключился на другие темы.
Боярин Семён горестно жаловался государю на недород зерновых на его землях:
– Лето выдалось злое. Безгодие[82]. Многажды[83] посевов пожегша суть. Смерды урок[84] не хоче исполняти. Плачут, сами просят хлеба в долг и тяготы излещити[85]. Пособи[86], княже велий[87], слуге сему верна гобиной[88] и остави выход на грядущее.
– Ми нать[89] выход ордынски в Москву дати. В моих уделах у тя, Семён Фёдорович, лишче[90] овых[91] поместий, – возмутился мой отец. – Аще у тя несть[92] гобины, у коих имати[93]?
– Смерды бунтовать начнут, если им не помочь. Не жмитесь, сделайте доброе дело сейчас, и оно позднее большей прибылью вам вернётся, – решил я присоединиться к дискуссии и вставить свои три копейки.
На некоторое время собеседники замерли, вытаращив на меня глаза. Я им что, Америку сейчас открыл? Простая, как слеза девственницы в сексшопе, правильная мысль.
– Аще зачнётися крамола[94], отщетим[95] калиты[96] паче[97]. Княжич истину рече. Смердам требе[98] пособляти, – согласился со мной государь.
– Несть пособляти… Тягло не хочут исполняти смерды… Обестяготеся паки[99] лишче… – наперебой заголосили сотрапезники.
– Зачнётися, аще немощны будем. Смердам угождати станем, важество[100] сея порушим, – недовольно высказался викинг, прожигая меня своим пронизывающим взглядом.
– Купцам приезжим надо сказать, что соль только на хлеб менять будем, пока закрома не наполнятся, – не поленился я снова высунуть язык.