Ирэн не стала демонстрировать ей дружескую радость, скорее наоборот, холодно спросила:
— Чем обязана?
— Ирэн, простите, так и знала, что вы на меня обидитесь, но поверьте, я не планировала ничего такого, это… совершеннейшая случайность.
— Случайность, вы называете отравление случайностью?! — в голосе Ирэн звучало настоящее возмущение
— Но я же сама была там, — голос же Мещерской слабел с каждым новым оправданием, — и я тоже до сих пор плохо себя чувствую.
— Так сидели бы дома, княгиня, — жёстко произнесла Ирэн.
И эта фраза явилась «спусковым крючком» для княгини.
Она зарыдала. Лицо её некрасиво покраснело, рот искривился в немом крике, сразу стали видны морщинки, которые не бросались в глаза, когда Софья находилась в спокойном состоянии.
Ирэн смотрела молча, сложно было понять, это очередная ложь, игра, или крик о помощи человека, к которому некому больше пойти.
Наконец княгиня начала успокаиваться, Ирэн встала и подала ей воды, всё также сухо сказала:
— Вы приехали поговорить, давайте поговорим, я вас выслушаю, но я вам ничего не обещаю.
Княгиня не воспользовалась протянутой рукой дружбы, и не открылась.
Она начала рассказывать, но ничего секретного или существенного она не сказала. Ни слова про сына, ни слова про то, кто его отец. На вопрос Ирэн «замужем ли она», княгиня вздрогнула и сказала, что она вдова.
Всё её объяснение сводилось к тому, что мадам Окри во всём виновата, и отец уже подал на неё заявление в управление исправников.
Говоря всё это, княгиня как будто бы ждала вопроса от Ирэн. И Ирэн знала, какого вопроса та ждала, но не стала его задавать, потому что пока Софье Мещерской верить было нельзя.
Поэтому: — нет никого не видела, ничего не слышала.
Софья ещё некоторое время оправдывалась, потом попробовала перевести тему на то, чем Ирэн занимается, на все её мануфактуры, попыталась спросить, как ей удалось вырваться из-под влияния мужа и отца.
Но Ирэн не видела смысла об этом говорить, тем более что за стенкой в архивной комнате как раз сидел тот, из-под чьего влияния ей «удалось вырваться»
Ирэн не видела смысла в том, чтобы быть доброй по отношению к Софье, хотя ей было её жаль, она понимала, что в это время очень тяжело женщине стать независимой от мужчины. И дело даже не только в образовании. А в том, что в большинстве аристократических семей дочери, это возможность объединить капиталы, повысить своё положение. И так их и воспитывают.
Софья могла бы быть более откровенной, если пришла за помощью. Но, похоже, что она пришла выяснить, видела ли Ирэн её сына, сопоставила ли она внешность мальчика с тем, кто может быть его отцом.