Взгляд Ханны смягчился. Слезы блестели в ее зеленых глазах, как изумруды.
— Мы выжили, Квинн. Ты и я. Мы делаем то, что должны делать.
Квинн почувствовала это, как электрический ток, связывающий ее с Ханной, тот же ток, который связывал ее с Бишопом — связь между людьми, которые потеряли так много.
Потеря, которая уничтожает тебя, ломает твою жизнь, разворачивает твое «я», пока ты не посмотришь в зеркало, и лицо, которое ты видишь, больше не твое.
— Ты можешь поговорить со мной, Квинн. Правда. Это нормально — просить о помощи.
Квинн не могла этого сделать. Не могла попросить о помощи или поговорить о своем состоянии. Она даже не могла дать этому название, не могла обличить в слова то, что внутри нее происходило, то что ее безумно пугало. Квинн чувствовала, как исчезает она сама и как в нее проникает что-то новое.
Она не знала, как это остановить — и хотела ли вообще этого.
Квинн опустила ручку вантуза и отступила назад, крик застрял за зубами.
— Я должна идти.
— Квинн…
— Прости. — Стирка не закончена. Белье прополоскали, но его нужно выжать и повесить на бельевую веревку, иначе полотенца и простыни заплесневеют. — Извини за стирку. В следующий раз я постираю все пеленки Шарлотты, обещаю. Мне очень жаль.
Она не почесала подбородок Призрака и не обняла Шарлотту на прощание.
Ее глаза горели, горячие слезы душили горло, Квинн повернулась и, спотыкаясь, пошла через двор Ханны, не к своему дому, а прочь, в лес, куда угодно, только подальше отсюда.
Глава 14
Лиам
Лиам взвалил на плечи рюкзак и опустил очки ночного видения на глаза.
Он пробирался сквозь деревья максимально бесшумно, планируя свои шаги, избегая веток на своем пути и переступая с пятки на носок по влажным листьям, траве и снегу.
Луна не светила, холодный воздух был хрупок. Ночное небо оставалось безоблачным, а звезды рассыпались яркими осколками. Серебристое сияние заливало деревья, ветви, каждый сверкающий кусочек снега.
Лунный свет означал, что он стал более уязвимым.