— Ты только что упустила свой последний шанс.
Бешеный стук моего сердца эхом отдается в ушах.
— Нет, это вы упустили.
Она долго смотрит на меня, потом поворачивается и топает вниз по ступенькам крыльца. Полотнища ее плаща развеваются на ветру.
— Не приходите сюда больше, иначе я подам на вас заявление о преследовании. Кроме того, вы опоздали. Завтра у мамы слушание приговора.
Она поворачивается и смотрит на меня, ее рот кривится в жесткой улыбке.
— Разве адвокат твоей матери не звонил? Нет? Ох, уж эти государственные защитники. У твоей мамы начались роды. Вынесение приговора отложили до понедельника. Она родила сегодня утром.
Я захлопываю дверь и опускаюсь на пол, мои ноги превратились в спагетти. Слишком много эмоций воюют в моей голове. Страх, вина и стыд захватывают меня и не отпускают. И хотя детектив Хенриксен ничего не может с этим поделать, она все равно права. Я виновна. Грешна. Что я здесь делаю? Я прячусь и лгу, как преступник, как трус. Я заслуживаю того, чтобы меня поймали. Я должна сидеть в этой камере, а не мама. Мама должна лежать на больничной койке, держа на руках мою младшую сестренку.
Я пытаюсь представить, как она может выглядеть, но не могу.
Моя сестра.
Из гостиной доносится крик.
Я вбегаю и вижу, что тетя Элли склонилась над кофейным столиком, держась за щеку. Аарон сидит на диване и плачет. Фрэнки стоит, вызывающе скрестив руки на груди.
— Что случилось?
Тетя Элли выпрямляется, ее глаза расширены.
— Он меня ударил!
Руки Фрэнки сжаты в кулаки.
— Она пыталась отобрать у меня «Плейстейшн». Просто так! Папа купил ее для меня, а не для тебя!
Тетя Элли качает головой, ее старинные серьги-канделябры звенят у шеи.
— Эта отвратительная игра запрещена в этом доме. Бандиты стреляют в людей на улицах, убивают женщин? Это грязь. Я этого не потерплю.
— Это не твой дом! Не ты устанавливаешь правила!