— Перестань извиняться. Серьезно. Это сводит меня с ума. Тебе не нужно извиняться за свое существование.
— Прости, — машинально говорит она, а потом икает.
Мы обмениваемся грустными, слабыми улыбками. Ее боль так же реальна, как и моя. Она пишет свою боль на своем теле, как и я. Меня охватывает странное чувство, которого я не испытывала уже очень давно. Это больше, чем долг перед ней. Я волнуюсь за Арианну. Я хочу, чтобы с ней все было хорошо. Еще больше я хочу ее дружбы.
— Ты должна начать есть. Ты должна простить себя. Со всеми твоими разговорами о Боге, милосердии и благодати ты должна знать это лучше всех.
Ее челюсть подергивается. Она ковыряется в обкусанных ногтях.
— Ты права.
— Где же милосердие к себе? Если Бог прощает тебя, то кто ты такая, чтобы отвергать это прощение?
Она колеблется долгое мгновение. Слегка покачивается взад-вперед, ее плечи сгорблены.
— Ты права.
Мое горло сжимается. Мне трудно произнести эти слова, но я должна.
— Я не смогу сделать это сама.
— У тебя есть Лукас.
Я качаю головой.
— Нет. Он важен. Но ты мне нужна.
Слезы блестят в ее глазах.
— Я помню, как впервые увидела тебя. Наблюдала за тобой в классе, в коридорах. Ты всегда оставалась собой, громкой, язвительной, яростной и совсем не заботилась, что думают другие люди, даже когда они тебя ненавидели. Я восхищалась тобой. Я хотела знать, как ты это делаешь. Я хотела быть тобой.
Я смеюсь, несмотря на серьезность разговора.
Через мгновение Арианна тоже смеется.
— Просто находясь рядом с тобой, я хочу быть сильнее.
— Ты как