В середине июня из милиции Зинаиде Ивановне пришла повестка. Прихватив с собой ставший уже привычным пузырёк с валерьянкой, она почему‑то попрощалась с Сашей и ушла. Вернулась неожиданно быстро, вся заплаканная.
– Мама, ну, рассказывай! – кинулся к ней сын.
– Всё, Сашуля, нет у тебя больше дяди, а у меня брата, хоть и троюродного! – горько произнесла Зинаида Ивановна и принялась шумно сморкаться в носовой платок.
– Так что случилось? – нервничая, спросил Саша.
– Сказали, что Николай умер в камере от разрыва сердца. Уголовное дело в отношении его закрыто. Я им тоже, говорят, уже не нужна! – тихо, как бы про себя, сказала Зинаида Ивановна.
– Кому это им не нужна? – не понял Саша.
– Милиции, следователям и всем этим… Убийцам! – горько прошептала мама.
– Да это же замечательно! – радостно подумал Саша. – Ну, умер дядя Николай, что же теперь поделаешь? Самое главное – маму трогать теперь не будут. И не придётся мне писать в анкетах, что моя мать была под следствием!
Через месяц вернулся с Тамбовщины Пётр Петрович. Начальство отправило его в Ленинград в связи с резким ухудшением здоровья Когда он вошёл в комнату, Саша вздрогнул. Перед ним стоял человеческий скелет, отдалённо похожий на его отца. Зинаида Петровна, прикрыв рот платком, беззвучно зарыдала.
Отец, открыв форточку, закурил свою огромную самокрутку.
– Петя, ну тебе же нельзя! – уговаривала мужа Зинаида Ивановна. – Тебе же в санаторий срочно надо! А ты чадишь, как паровоз! Петя, брось!
– Зинуля, в санаторий я первого августа поеду. В Крым. Врачи говорят, что южные фрукты, особенно виноград, морская вода и воздух меня быстро вернут в строй. Только вот сейчас, Зинуля, одну только выкурю. Это для того, чтобы нервы успокоить.
Отец замолчал. Сидел молча, глубоко и жадно затягивался и выпускал густую струю едкого дыма в форточку.
– Ах, они сволочи! Предатели! – вдруг заорал отец и принялся бить кулаком по столу. – Как мне, Зина, бросить курить, если не могу я больше видеть, как отошли наши все руководители от заветов Ильича! Нас, рядовых коммунистов, детей наших заставляют неправильно воспитывать, народ свой обязывают голодом морить! Я такого на войне не видел! Все, а в первую очередь дети, старики, от голода пухнут и мрут, как мухи. Я был уверен, что меня партия отправила бороться с остатками кулачества. Да нет их уже, кулаков, нет! Убили их, в Сибирь сослали. Теперь ЦК кулаками и середняками объявил всех мужиков, у кого зерно для сева лежало и немного для прокорма семьи оставалось. А мы, посланцы партии, выгребали посевное, да в города его отправляли, чтобы пролетарии и их семьи с голоду не умерли. Зерно же для прокорма забирали и в колхозные амбары свозили. Весной заставили обессилевших от недоедания крестьян его посеять. Начался голод. Это разве можно видеть, как русские люди умирают, потому что ты их приговорил…
Отец не закончил. Его стал душить сильный кашель. Потом из горла пошла кровь.
– Саша, срочно позвони из телефонной будки в неотложку! – закричала мама.
– Не надо, сынок, сейчас всё пройдёт! – прохрипел отец.
Вскоре Петру Петровичу действительно полегчало. Вечером он сказал:
– Сын, давай‑ка прогуляемся с тобой по улице.
Они прошли два квартала. Пётр Петрович, похлопав Сашу по плечу, предложил:
ebooksa