— Теперь он не оставит нас в покое!
А вот теперь губы Красильникова дергаются.
— Пусть бултыхается где-нибудь подальше! — в тоне Мирона злое раздражение. — Я вообще увез бы ребенка из страны! Да боюсь, это все усугубит.
Ребенка?.. Одного малыша? То умиротворение, которое я нашла в глазах Мирона, меня тут же покидает. Снова наваливается чувство потери. Как будто Матюшка и не вернулся, не спит в своей новой кроватке.
— Не забирай у меня сына! Он не сможет один! И я… Я не смогу без него, — голос срывается на плач.
Я держалась, пока металась одна по пригороду. Теперь эмоции выходят в двойном размере. Даже толком не смотрю на Красильникова. Только краем глаза вижу, что мы въезжаем в поселок. Звук ворот на территорию, потом в подземный гараж. Автомобиль застывает на месте, мужчина резко его покидает. Открывает дверь с моей стороны и за локоть вытягивает наружу. Стоим рядом в просторном гараже.
— Лада? Что… Что ты имеешь в виду?
Громко всхлипываю.
— Я мать! Вот что я имею в виду! И мой сын должен быть со мной!
Хочется как в детстве закрыть лицо ладошками и громко разреветься. Вот только не поможет это. Нужно брать себя в руки и разговаривать с мужчиной конструктивно, убедить его… Но пока я могу только снова хлюпнуть носом.
— Так разве кто-то спорит?..
Поднимаю мутный взгляд, моргаю. Мирон выглядит растерянным. Его переносицу разрезала вертикальная морщинка. Он сразу стал смотреться старше, хоть это его не портит. Даже добавляет мудрости. Может, мы все же договоримся. Вот только достать бы носовой платок.
— Мирон… — я опять захлебываюсь.
— Так!
Он явно не собирается беседовать. Зато быстро шагает, берет за плечи и прижимает к себе.
— Можешь высморкаться в мой свитер, — благодушно разрешает он. Кажется, с легкой улыбкой.
Мне же делается совсем смешно. Нервно хихикаю, и всё происходит, как планировал Красильников. Он же продолжает говорить.
— А пока ты занята делом, и твоему мозгу некогда генерировать страхи, поясняю — я не имел в виду забрать у тебя Матюшку.
Вообще или в данный момент? Уточнить я не в состоянии, а Мирон больше ничего не добавляет. Просто не отпускает от себя.
Мы стоим так долго. Мои глаза и нос высыхают, даже сердце приходит в размеренный ритм. В этот раз у меня почему-то нет ощущения, что я прижимаюсь к сильной холодной горе. Накатывает чувство, что меня обнимает кто-то… Ну пусть не родной, но тот, с кем мы по одну сторону баррикад. Появляется какая-то близость.