— Какая заботливая! — выплевывает Мирон.
— Я не знаю, что делать, Мирон…
Мужчина вдруг морщится как от боли. Садится со мной на одну ступеньку и берет меня за подбородок. Не грубо, недовольно жестко. Поднимает лицо на себя.
— Ты допускаешь мысль помириться с Иваном?
Из моих глаз снова катятся слезы.
— Я с ним не помирюсь… — почти шепчу. — Никогда не прощу его! Да он мне вообще не нужен! Я люблю тебя, Мирон. Но я больше всего на свете боюсь, что с тобой или с Матюшкой что-то случится. Я готова на всё, чтобы защитить вас.
Мирон качает головой.
— Лада…
Скользит рукой выше, к щеке. Притягивает мою голову к своей груди, прижимает к ней другой щекой. Гладит.
— Я смогу противостоять Ивану, от тебя не нужно никаких жертв.
— Мне страшно за тебя, — шепчу.
— Неужели ты в меня не веришь? — он говорит несерьезно.
Всхлипываю.
— По-моему, уже заметно, что я верю в тебя больше, чем во всех на свете. Если я как-то смогу помочь…
Он снова хочет видеть мое лицо. Разворачивает к себе, берет его в ладони.
— Просто будь моей.
От таких слов по всему моему телу бегут мурашки.
— Я хочу, — говорю, сама не понимая в каком смысле.
Мирон улыбается, накрывает губами мои губы. Этот поцелуй не похож на прошлые. Он не нежный и не жадный. Не игривый. Он настоящий как мои чувства к этому мужчине. И как его отношение ко мне. Наши губы когда-то создавались друг для друга. А языки, кажется, знали друг друга всегда.
Но в наших движениях не только искренность. Капля за каплей они наполняются желанием. Быть еще ближе, наконец, отдаться друг другу целиком и полностью. Звуки поцелуя становятся волнующими, а вместо дыхания то и дело проскакивают сдавленные стоны. Мое тело впервые в жизни настолько воспламеняется. Я даже усидеть не могу, настолько все напряжено внизу.