Амина отшатнулась. Бабка Шушаниха глядела на нее остекленевшими глазами. В них, светящихся колдовским светом, отражались блики танцующих языков пламени костра.
– И наступит конец дней, – еще раз повторила старуха и смолкла. Потом вдруг вздрогнула, обмякла. Ее глаза потеплели, а облик колдуньи сменился земной беспомощностью старой женщины.
Амина была потрясена. Она сидела не двигаясь, молча, словно в мыслях готовила себя к предсказанным бабкой Шушанихой событиям…
Долгую зиму прожили они с бабкой Шушанихой в темной холодной землянке, оберегая и согревая друг друга в лютые холода. Не вдруг почувствовала Амина перемены. Исподволь, словно немое откровение Высших сил, явивших с Небес свою милость, пришло к ней осознание чего-то иного, доселе неведомого. И это неведомое, еще не понятое, неожиданно проникшее в каждую клеточку ее тела, в каждую ее мысль, было продолжением ее самой. Она еще не ведала наверняка, но всем своим женским естеством ощущала в себе великую силу зарождения новой жизни, которую ей предстояло взлелеять, взрастить, питая соками своей плоти, согревая своей материнской душой.
Ни о чем не говорила она бабке Шушанихе, но всякий раз ловила на себе ее мимолетный взгляд. Да и скроешь ли от старой, видавшей жизнь женщины округлившиеся бедра, налившуюся грудь и смотрящие по-иному на мир глаза? Нет!
Все видит бабка Шушаниха. К чему слова, коли с каждым днем, не жалея материнской плоти, ширит временное обиталище свое зависимая от нее жизнь, зреет, готовится к великому таинству слияния с Душой своей в момент появления на свет Божий. Все настойчивее, все явственнее заявляет она о себе, словно состязается в силе с наступившей на земле весной.
– Что, дочка, скоро уж родить тебе, – невзначай затевает разговор бабка Шушаниха. За то время, что живет у нее Амина, привязалась старуха к ней, словно к родной. Сама еле ходит, а старается оградить молодуху от тяжелой работы. – Как дитя-то назовешь? Не думала еще?
– Думала, бабушка. Коли дочка родится, назову – Серах, а сына нареку Шафаром, – отзывается Амина, – садись, бабушка, завтракать, я рис сварила…
Сегодня Амине невмочь. С утра в поясницу словно кол воткнули. Не согнуться. Понемногу ноет тупой болью. То отпустит, то снова словно в тиски зажимает упругую женскую плоть. Обещала бабке Шушанихе помочь на огороде. Да где там! К земле так и клонит. А нисан обдувает ее свежими полынными ветрами, заигрывает с шелком волос.
Кое-как посадила Амина просо, что с прошлого года оставила бабка Шушаниха на семена. Взялась за мешок воды принести, да так и осталась согнувшись.
– Пойди приляг, дочка, – старуха участливо берет у нее мешок, – а я приготовлю тебе отвар… Чтоб родить легче было, – немного подумав, добавляет Шушаниха.
– Пройдет, бабушка, – успокаивает ее Амина, – только полежу немного.
– Нет, не пройдет, дочка. – Старуха ласково гладит ее по волосам.
«Неужто не пройдет?» – сомневается Амина. Но и впрямь, все сильнее сжимают незримые тиски ее тело. Неведомая доселе сила притупляет сознание, избавляя от его власти готовую для рождения новой жизни материнскую плоть.
Вот и время для Амины изменило свой ход, словно высвободило ее из своего течения, словно в сторону отошло, созерцая таинство.
А для бабки Шушанихи сутки на исходе, вторые пошли, как не отходит она от Амины. То отварами ее поит, то примочки кладет на покрытое испариной горячее чело, то что-то шепчет над ней.
Все меньше сил у Амины. Лишь время от времени стон вырывается из груди у нее. А дитя в утробе бьется, на свет просится, и Душа его, в сей Мир посланная, чуть поодаль ждет мига единения с ним, чтобы начать отсчет своего земного воплощения.
Видит бабка Шушаниха, что-то недоброе творится с Аминой. Уж не проклятие ли отца ее черной птицей кружит над ней? Наклонилась старуха над роженицей, налегла своим немощным старушечьим телом на обремененное лоно ее. Застонала Амина.
– Потерпи, дочка, потерпи, – успокаивает ее старуха, а сама не отступает от живота ее, а все налегает, выдавливая живую плоть из обессилевшей Амины.
Внезапный хрип, срываясь на крик, безжалостно разрезал весенний воздух, хрип, смешанный с шелестом молодой листвы, щебетом птиц, тяжелым дыханием старухи, еще держащей руки на опавшем чреве роженицы. Хрип Амины. Он заглушил собой долгожданный слабый крик первого вздоха, обретшей плоть Души.
ebooksa