– Самозванец, – утвердительно мотнул головой мужик с черными как смоль густыми бровями вразлет.
– Не самозванец, а законный царь! – многозначительно устремил вверх указательный палец третий собеседник.
– Да какой он царь? Вор! Расстрига! – Чей-то тяжелый кулак для большей убедительности с силой рухнул на стол.
– Может, и расстрига, а донцы-таки за ним пошли!
– Говорят, в Москве он уже прочно сел.
– Коль Москва его признала, да казаки донские, стало быть, и нам присягать Дмитрию надо.
Хоть и не хотелось Акиму вникать в чужие разговоры, а призадумался он над пьяным трепом захмелевших мужиков. Еще вчера все в Астрахани было спокойно. Никто и в мыслях не держал признавать какого-то самозванца царевичем Дмитрием. Не допуская глубоко в сознание услышанное, Аким наполнил до краев чарку и тут же ее осушил, занюхивая соленым огурцом.
В палатах архиепископа Астраханского и Терского Феодосия царила гнетущая тишина. Накинув на все покров мрачности, тишина холодила душу. Только монотонное речение молитвы да слабое потрескивание догорающих свечей нарушали ее безраздельное правление.
Отец Феодосий стоял на коленях перед иконой Богородицы, не первый час взывая к благосклонности Высших Сил:
– Пресвятая Дева Мария, смилуйся над нами, защити нас от скверны, не допусти самозванца к престолу царскому…
Эту ночь архиепископ провел без сна. На днях прибыл гонец из Москвы. Страшную весть принес: какой-то самозванец, по слухам, беглый монах, невесть откуда взявшийся, царем Дмитрием сказался, на трон метит. Все бы ладно, да сманил он на свою сторону казаков донских, и пошел народ за ним.
«Не удержал Годунов власть, хоть и дух в нем сильный, – думал бессонной ночью Феодосий, – не смог справиться с недородом да голодом людским. Пуще того, узрел в нем люд убийцу царевича Дмитрия. А ненависть народная, что зараза, тотчас расползается по земле гадами ползучими».
Скудно смазанными петлями скрипнула входная дверь.
В архиепископские покои вошел келейник Феодосия иеромонах Симеон. Бледный, он едва сдерживал волнение.
– Прости, отче, что помешал молитве, – севшим голосом произнес он, – народ на площади собрался.
От внезапного движения воздуха пламя свечей запрыгало, задрожало, словно сетовало на келейника за прерванную молитву, словно тревожилось о судьбах людских, о мятежном духе, парящем над русской землей.
Отец Феодосий поднялся с колен и подошел к узкому окну. На площади яблоку негде было упасть. Простолюдины и стрельцы, иной городской люд – все смешались в общий гудящий рой.
– Пора присягать законному царю! – Доносились с площади крики толпы. Болью отозвалось в сердце Феодосия мятежное настроение народа. Еще тяжелее стало на душе. Наверняка знал он – самозванец занял престол царский. Откуда только принесла его нелегкая смуту на Руси чинить?
– Симеон, – оторвав взгляд от окна, подозвал Феодосий келейника, – помоги-ка мне облачиться. К народу выйти хочу.
– Народ на площади нынче очень уж волнуется, – отозвался келейник, подавая архиепископу его облачение.