Ушедшие в никуда

22
18
20
22
24
26
28
30

Феодосий стоял не двигаясь, в слепой надежде, что народ все-таки проявит благоразумие. Но толпа, ослепленная нежданно возникшей ненавистью, устремилась вверх по крутой каменной лестнице жужжащим осиным роем.

Едва осознав, что произошло, архиепископ в растерянности сделал шаг назад, и тут чья-то рука сорвала с него митру.

– На законного царя клевещешь! – клокотала толпа.

Аким увидел тянущиеся к архиепископу руки. Но в следующий момент Феодосия окружили выросшие словно из-под земли стрельцы, уводя владыку прочь от толпы на архиерейское подворье.

Видно, Бог хранил Феодосия, предусмотрительно добавляя к ярости черни алчность. Уже в следующий миг люд, только что пытавшийся свершить самосуд над своим пастырем, казалось, совсем забыл о нем. Как морская волна, раззадоренная подземными волнениями, толпа отхлынула назад, потом с новой силой рванула, смывая все на своем пути, в покои архиепископа, грабить!

Увиденное и услышанное потрясло Акима. Оставаться здесь у него не было никакого желания. Он решил пробираться назад к Никольским воротам. Но сопротивляться течению толпы было невозможно. Людской поток прижал его к соборной стене, совершенно не оставив купцу шансов выбраться на волю.

До Феодосия, заключенного под стражу на подворье Троицкого монастыря, доносился гул обезумевшей толпы. За тяжелой кованой дверью подвала слышались обрывки коротких фраз. Это переговаривались между собой приставленные к архиепископу стрельцы. Горькие думы ложились на сердце Феодосия тяжким гнетом. «Страшно, – думал владыка, – не за себя страшно, за народ. Стрельцы на стороне самозванца, знать, Иван Хворостинин – городской воевода – тоже самозванца царем признал…»

Осеннее небо тяжелело грозовыми тучами, нависая над астраханским кремлем свинцовой сгущающейся громадиной. Словно пучина океана, воздушная стихия бурлила. Небо становилось то иссиня-темным, то пергаментно-бледным, скупо пропуская свет. То тут то там слышались первые раскаты грома, предвещавшие неминуемую грозу.

4

Смеркалось. Из-за событий минувшего дня дела с разгрузкой все еще не были завершены. Акиму не хотелось оставлять товар без присмотра, и он решил заночевать на судне. С ним остались двое его работников и верный помощник Евдоким – могучий русский мужик, косая сажень в плечах. Тишину вечера нарушили тяжелые шаги по сходням.

– Хозяин, принимай гостей! – донеслось до слуха Акима.

– Кто пожаловал? – откликнулся он и вышел из каюты.

На палубе в окружении четырех стрельцов стоял Иван Хворостинин.

– Какие гости! – развел руками Аким. – Сам городской воевода чести меня удостоил. Разве чем могу быть полезен?

– Можешь, можешь, Аким Акимыч, – сдержанно улыбаясь, отозвался Хворостинин, – может, потолкуем?

– Отчего же не потолковать, – согласился купец. – Милости прошу в мою речную берлогу.

– Я вот тебя о чем просить хочу, – начал разговор воевода, плотно закрыв за собой дверь Акимовой каюты. – Ты когда с товаром в Москву отправляешься?

– Дня через четыре. Вот управлюсь с делами и выйду.

– Просьба у меня к тебе, Аким Акимыч, – пристально посмотрел в глаза купцу Хворостинин. – Через два дня должно тебе отправиться. С тобой поеду я и… отец Феодосий. Возьмешь?

Смекнул Аким, о чем речь. Не одобрял он воеводу, выбор его не одобрял. Да и не хотел быть пособником в неправом деле.

– Удобно ль будет? Насад-то мой простой, торговый. Да и не след мне…