Ушедшие в никуда

Шабаш длился и длился, пока наконец подуставшие мятежники не решили:

– Хватит! Айда домой!

В дикой ведьминой пляске взвились над Болдинской степью тени. Зависнув над острогом тяжелой черной тучей, они вдруг всполошились и понеслись прочь от жилища поверженных царских воинов, унося за собой леденящий душу топот тяжелых конских копыт.

– Сколько у нас убитых? – едва оправившись от осады, спросил Шереметев у тех, кто еще мог разговаривать и двигаться.

– Не считали еще, но около десятка душ. И ночью двое померли, – с безысходным равнодушием откликнулись обессилевшие его люди.

Они должны, они обязаны были выжить. И снова застучали топоры, глухими отзвуками разнося по степи весть: в неравной схватке с врагом острог выстоял вновь.

Даже беглый люд, и тот обходил эти гиблые места стороной. И только колючие ветры не гнушались тех дьявольских степных владений. Со всех четырех сторон созывали они сюда силы небесные, чтобы испытать на выносливость приютившееся в междуречье Волги и Болды одинокое становище воинов Федора Шереметева.

Над Болдинской степью, над запорошенными снегом могильными крестами в надежде на поживу кружило воронье. С высоты птичьего полета на многие версты окрест над степными солончаками виднелись лишь редкие деревья, зеркала мелких промерзших ильменей, укрытых белоснежным покрывалом суровой астраханской зимы, да одинокий острог. И было это в 1608-м году…

Часть II. Предтеча

1

Отсвирепствовала в городе страшная чума. Унесла в могилы многие жизни людские. Обезлюдила город. Уныние наслала на выживших да разор.

Трудная паства досталась митрополиту Сампсону. Совсем недавно он в Астрахани. Новый в городе человек. Взял в свои руки дела скончавшегося митрополита Савватия. Не жалует его местная власть. А у него мочи нет смотреть на обветшавший Успенский собор. Не успел Савватий пустить в дело собранные пожертвования, в иные миры ушел. А деньги изъяты были в гражданское ведомство. Из них получил Сампсон малую толику.

Под монотонное потрескивание горящих свечей да легкий летний ветерок, непрошено врывающийся в окна митрополичьих покоев, писал Сампсон письмо царю Петру Алексеевичу. «Помощи прошу Вашей, Всемилостивейший Государь, да понимания. На полученные мной от прежних пожертвований деньги, собранные еще митрополитом Савватием, возможно расплатиться только за разборку старого собора и за материалы, что для строительства приготовлены. А на постройку денег нет. Одна надежда на Вашу Государеву милость да местное купечество. Купцы астраханские народ толковый, с пониманием. На благие дела щедро жертвуют. Но деньги нужны немалые».

В покои вошел келейник:

– Отче, Дорофей Мякишев к тебе пожаловал. Просит твоего дозволения войти. Говорит, приглашал ты его.

– Зови, – отложил в сторону письмо Сампсон.

Перед митрополитом предстал по-крестьянски одетый мужик. Его прямой спокойный взгляд выдавал в нем человека открытого и умного. Это был мастер каменной и кирпичной работы, крестьянин князя Василия Ивановича Львова Дорофей Мякишев.

– Ждал тебя, дорогой Дорофей Минеевич! – встал ему навстречу митрополит.

– Чем могу сослужить тебе, отец Сампсон? – поклонился владыке мастер.

– Разговор к тебе есть, Дорофей Минеевич. Искусный ты зодчий, толковый. Успенский собор совсем обветшал. Восстановить надобно храм. Возьмись за дело. Лучше тебя никто не сработает. Хочу, чтобы сие здание лепым вышло да прочным.

– Не могу отказать тебе, отче. Да и себе не могу отказать прослужить во славу Отечества и Веры! – обрадовался просьбе владыки зодчий.