– Садитесь, – донеслось из повозки.
– Благодарствую, мил-человек. – Игнат вздохнул с облегчением. – Садитесь, садитесь, время не ждет, – поторапливал он домочадцев.
Повозка понеслась по пыльной немощеной улице куда-то вдаль, прочь от разбушевавшейся стихии. Игнат еще какое-то время посмотрел ей вслед и пошел прочь. Он нужен был на пожаре. А Зиновия, прижав детей, тряслась в дребезжащей по булыжной мостовой повозке, с ужасом думая о случившемся.
– Вы кто будете? – спросила Зиновию сидевшая напротив женщина.
– Никаноровы мы, – ответила Зиновия попутчице, – муж мой Игнат Никаноров – казенный крестьянин.
Впопыхах Зиновия толком не рассмотрела подсадивших ее на дороге людей. Женщине, заговорившей с Зиновией, на вид было не многим больше тридцати. С обеих сторон к ней жались двое маленьких деток, ничуть не старше Зиновииных Саши и Даши. Рядом сидела пожилая женщина. Одеты все они были ладно, по-господски. Сразу видно – из богатых.
Пока женщины знакомились друг с другом, повозка, грохоча тяжелыми деревянными колесами по мостовой, все дальше оставляла за собой горящее Селение. Она миновала мост через Кутум, свернула на Биржевую улицу и остановилась около двухэтажного каменного дома. Дверь открыл пожилой седовласый служитель.
– Принимай всех, Поликарп, – входя в дом, скомандовала женщина.
– Барыня Анастасия Кузьминична приехали! А мы тут испереживались все! Несчастье-то какое! – запричитал старик.
Зиновия вошла в дом и, не решаясь пройти дальше, встала около двери. В руках она сжимала узел. Это было все, что уцелело от пожара. Саша и Даша жались к матери, ухватив ее за юбку. В гостиную, обставленную дорогой мебелью, вбежала молоденькая горничная.
– Помоги, Наталья, раздеться и внести вещи. Со мной люди, – барыня указала на Зиновию с детьми, – отведи их в комнату, в ту, что с твоей рядом пустует.
– Слушаюсь, барыня. Только там, – горничная запнулась, – там не прибрано…
– Так прибери. Поликарп, – переключилась барыня на служителя, – согрей воды. Мы все в саже. Надобно умыться. А ты, Полина, детьми займись, – обратилась барыня к пожилой женщине, что ехала вместе сними.
Пожар в городе бушевал четвертый день. Дотла сгорели избы слободской бедноты. Вдоволь нагулявшись по лесным пристаням, огонь перекинулся на пароходные причалы. Город охватила паника. Люди были бессильны перед стихией. Огонь подбирался к Кутуму.
Игнат от усталости не помнил себя. Вчера он немного поспал между залитых водой бревен. Сколько прошло времени, он не знал. Стоял вечер или день, определить было трудно – воздух превратился в смесь дыма и огня. О семье Игнат не знал ничего. Идти ему было некуда. От их с Зиновией дома осталось лишь дымящееся пепелище.
– Суда горят! – донеслось до Игната. – Руби концы!
Послышались удары тяжелых топоров. А чуть позже, один за другим поплыли вниз по Волге охваченные пламенем суда. Что-то бабахнуло так, что у Игната заложило уши. Город накрыл тяжелый раскатистый гул. Под ногами задрожала земля. Игнат обомлел. На той стороне Кутума поднималось огромное зарево, смешанное с клубами дыма. Игнат еще не знал, что на Малой песчаной косе взорвалось судно с порохом. Еще вчера слышал Игнат разговоры о том, что судно нужно бы убрать. Но, видно, понадеялись, что не перекинется огонь за Кутум. А оно вон как вышло…
В дверь позвонили. Поликарп пошел открывать. В гостиную вошел мужчина лет тридцати – тридцати пяти. От усталости он едва держался на ногах.
– Поликарп, – обратился он к прислужнику, – помоги раздеться. Ног под собой не чую.
– Садитесь, Федор Ермолаевич, сапоги сниму, – пододвинул к мужчине табурет Поликарп.