– Что это ты так внимательно рассматриваешь, Федя? – услышал он за спиной голос супруги.
– Смотри, Настенушка, что нашел я у наших жильцов на столе. Игнат на ней гвозди выпрямлял.
– Что это?
– «Дом купца Михайлы Потапова», – помог прочитать жене надпись Федор Ермолаевич. – Это же мой предок! Сколько же лет эта табличка в земле-то пролежала?! И почему именно в степи нашел ее Игнат? Теперь и не разгадать…
– Федя, а ты знаешь что-нибудь про него, про этого Михайлу Потапова?
– Род наш древний. А память человеческая коротка. Что рассказывал мне отец, что ему от отца досталось, о том только и могу поведать. Многого не знаю. Знаю лишь, что Михайло Потапов соляные промыслы имел. Говорил мне отец, во времена смут Петровских выдал Михайло Потапов дочку свою за безродного. И приказал взять жениху его фамилию. На имя дочки промысел отписал. Но попал Михайло Потапов под Петровские реформы. Санкт-Петербург тогда только отстроили. По приказу Петра и переселили его с семьей насильно в Питер. Так он там и сгинул. Разорился, наверно. А здесь остался промыслами управлять безродный его зять. Так что во мне тоже холопья кровь течет, – с иронией заключил Федор Ермолаевич.
– Соляными промыслами? – удивилась Анастасия Кузьминична. – А почему ты мне об этом раньше не рассказывал?
– Да не приходилось как-то, – отозвался Потапов.
– А когда же твои предки оставили соляное дело и стали лесом промышлять?
– Это еще в конце того века случилось, – пояснил купец, – когда соляные промыслы все государевой казне отошли.
Долго еще вспоминал Потапов своих предков, все разглядывая при этом чудом попавшую к нему в руки табличку. А мысли его были уже о делах нынешних и предстоящих. В его руках был лесной промысел, а значит, он поставлял лес для строительства выгоревшего дотла Селения.
С тех пор как отполыхал на Селении большой пожар, минуло немало лет. Давно отстроили слободчане на берегу Волги причалы и лесопильные заводы. На стрелку Болды и Волги перенесли лесные, пароходные и нефтяные пристани. На месте некогда осушенного Бляблина ерика выросли слободки колесников, бондарей и кузнецов. На болдинских лесных пристанях открыли пожарное отделение. Жизнь постепенно вернулась в прежнее русло. Селение росло и крепло. И только своенравная Волга хотя и реже, но все равно разливалась весенним половодьем по селенским землям. Каждый год возводили люди вдоль берегов дамбы да укрепления. Но стихия все одно брала верх.
Небольшая рыбачья лодка скользила по весенней глади воды. До гостиницы «Славянский базар» всего-то ничего, но река, разлившись весенним половодьем, вновь отняла у людей земную твердь. Вот и пришлось всему слободскому люду взять в руки весла.
– Греби, Игнат, чуть пошибче. Шевели веслами-то, – подгонял купчина сидящего на веслах мужика в шапке набекрень.
– Да гребу, Федор Ермолаевич, гребу, – отозвался тот. – Земля-то наша проклятая: по пожары, то наводнения. Весной, вон, моря какие разливаются, а летом сушь – сплошь солончаки да камыши. Хорошо, хоть Бляблин ерик осушили, а то все лето болото-болотом и стоял. Нас-то, казенных крестьян, никто не спрашивал, где нам лучше селиться, а вас-то, купцов, чем эти земли привлекли?
– Эх, Игнат, – в голосе Потапова прозвучали укоризненные нотки, – сколько лет уж с тобой мы вместе, а ты так и не понял почему. Удобно здесь бревна укладывать, дрова, да и прочие строительные припасы, коими город каждодневно снабжается. Склады здесь у меня. Лесные пристани.
– Да, барин, – протянул Игнат, налегая на весла. – А помнишь пятьдесят восьмой год? Какой пожарище тогда в нашем Селении бушевал! Все выгорело… Если бы, Федор Ермолаевич, не вы с Анастасией Кузьминичной, мы бы с Зиновией по миру пошли. А вы помогли нам, хоть и сами лиха натерпелись. Если бы не ты, барин, разве смог бы я снова на ноги-то встать?
Давно не знавало Селение таких полноводных разливов. Не знавало с тех самых пор, как осушили Бляблин ерик да всем миром решили строить дамбы. Тогда и появились здесь гостиницы, рестораны и купеческие дома. Крутой нрав Болдинской степи нет-нет да и предъявлял людям счет за проживание на ее землях, но жизнь текла своим чередом, повергая людей в их каждодневные заботы.
Который год работал Игнат у Потапова приказчиком на лесных складах. Поначалу подумывал купец бондарному делу обучить Игната. У того в руках дело спорилось. Но подметив сметливый ум Игната да сноровку, оставил его при себе. И не просчитался. Понадеяться на него мог в каждом деле.
Лодка, повинуясь ритмичным взмахам весел, плыла по водной глади мимо затопленных двориков бондарей и кузнецов, мимо купеческих домов, которых после великого пожара 1858 года становилось в этих местах все больше. Половодье не останавливало жизнь Селения. То тут, то там, встречались путникам рыбачьи лодки. Изо дня в день, из года в год Селение вело размеренную жизнь, неспешно ведя свой бондарный, колесный и кузнецкий промыслы.
ebooksa