– Вы серьезно?
– Вполне, – снисходительно улыбнулся Алукард. – Я могу находится под вашим светилом почти без потерь в навыках, – признался он, а я шокировано замолчала, не зная, как отнестись к этой новости. – Я тебя испугал?
– Не знаю, просто… не ожидала, наверное. Солнце – это одно из основных механизмов человеческой защиты от вампиров уже много веков. И вдруг узнать, что оно перестало работать…
– Не забывай, что для этого требуется. Как только вампир прекратит свою диету, все вернется к естественному процессу.
Я кивнула, а после, посмотрев на огонь, обняла себя за плечи и спросила:
– Что теперь будет? Что вы станете делать со знанием того, что Маркус торгует людьми?
– Ничего, полагаю. Если переживаешь относительно своей судьбы, ты по-прежнему остаешься послом, пока твой король не пришлет опровержение. А Маркус это будет, или кто-либо другой, мне все равно. Война не должна возобновиться. Это понимают и люди. Со своей стороны я продолжу поддерживать иллюзию стабильности. Но что будет происходить в человеческом королевстве, если это не угрожает моим интересам, мне все равно.
– Что будет с Гилмером?
– Он согласился сотрудничать, потому убить я его не могу. Но и отпустить просто так, тоже. Он должен понести наказание.
– И какое же? – заинтересовалась я, по-прежнему смотря в огонь, но видя лица тех детей.
– А у тебя есть предложения? – заметила я краем глаза, как вскинул мужчина светлую бровь.
– Есть, – кивнула я, но на этом ограничилась.
– Не хочешь говорить? Почему?
– Думаю, насколько справедливо будет мое желание, и не руководствуюсь ли я мнением своей кровожадной душонки, – тоскливо заметила я. – Я не хочу быть жестокой.
– Знаешь, Соня, я прожил много лет. Поверь, за эти годы я насмотрелся жестокости вдоволь. Вот только одна страшила даже меня, другая придавала мне сил, – спокойно произнес мужчина, как бы, между прочим, что заинтересовало меня, заставив прислушаться. – Это навело меня на мысль, что жестокость, как многое другое, имеет грани. Есть жестокость ищущая только кровь. Она приносит лишь извращенное удовольствие от вида страданий другого существа. Эта жестокость болезненная, подобна наркотику. Она разрушает разум и душу. Есть жестокость необходимая, которая служит для поддержания власти. Ее применяют редко, с умом, порой, через силу. Но она необходима, чтобы отстаивать свое право более сильного, и избежать лишних жертв, обходясь минимумом. Ее можно назвать «меньшим злом». А есть жестокость справедливая, – твердо произнес он. – В таком случае это лишь возмездие. Оно тоже имеет границы. Допустим, я мог бы наказывать смертью воров, но это будет злоупотреблением. Я мог бы отрубать руки убийцам и изменникам, но это слишком снисходительно. Потому, я считаю, что каждому проступку должно быть аналогично жестокое наказание, – закончил он с блуждающей улыбкой на бледном лице. – Жестоким быть не страшно, Соня. Порой, это необходимо для выживания и преследования справедливости. Ты можешь рассказать мне о своем желании. Я не стану тебя осуждать.
– Но как найти эту грань?
– Основываясь на свои собственные чувства и нормы морали. Я верю, что ты не опустишься до банальной кровожадности и необоснованной жестокости, – произнес Алукард, а после спросил: – Ты хочешь его смерти?
– Нет, – покачала я головой. – Смерти я не хочу. Я хочу, чтобы он испытал на себе все, на что обрек тех людей, – призналась я, тщательно контролируя, чтобы рычание не прорывалось сквозь зубы.
– Предлагаешь сделать его рабом?
– Я говорила, что это слишком жестоко.