Как в кино

22
18
20
22
24
26
28
30

Так и случилось. Роман кожей уловил момент, когда Варя перестала дышать, гладил ее измученное лицо. Рука онемела в ту секунду…

С тех пор уже второй год местом отдохновения для него оставалась охваченная оградкой могила на маленьком сельском кладбище. Повернув голову, Роман поглядел на темные маковки храма, увенчанные крестами, в которых застыли лучи солнца, не показывавшегося вторую неделю. Пасмурное небо всегда усиливало его тоску, хотя Варя любила дождливую погоду, ей нравилось в одиночестве гулять под зонтом и бормотать стихи. Чужие, сама она не писала… Может, Роман еще и поэтому терпеть не мог дождь, всегда отбиравший ту, которая была его жизнью…

У него внезапно опять онемели пальцы, и холод метнулся к сердцу: «А что, если…»

Задохнувшись от этой мысли, Роман вскочил с неудобной лавочки, которую соорудил сосед Марины Аркадьевны. Заглянул Варе в глаза: «Ты могла?!» Ему захотелось растоптать анонимный букет, зародивший сомнения столь чудовищные, что под их гнетом стало трудно дышать. Сквозь шум в ушах пробился голос сестры: «Дыши носом. Поглубже, поглубже… Закрой глаза».

– Нет уж! – вырвалось у него. – Я и так слишком долго закрывал на все глаза…

С жадностью, в недрах которой таилось нечто мрачное, испугавшее бы его самого, если б Роман только заметил, он всмотрелся в счастливое лицо, нанесенное на мрамор. Этой девушке он верил беспредельно… А может, зря? Не замечая того, Воскресенский произнес вслух, хотя обычно разговаривал с Варей мысленно:

– А если этот букет принес другой мужчина? Вдруг он был в твоей жизни, а я ничего не подозревал?!

От этой мысли сдавило в груди. Ощущения были незнакомыми, сердце не прихватывало даже во время похорон… И до этого, в больнице, когда, отведя взгляд, онколог сообщил ему… Молодое сердце Романа выдержало боль, которой он не пожелал бы никому, а вот ревность оказалась сильнее. В этом таилась заведомая неправильность, даже с оттенком низости, и на мгновение ему стало стыдно за себя, но уже следующее ошпарило: «Почему этот чертов букет так похож на свадебный? Ты собиралась за него замуж? А я, дурак, тешил себя иллюзиями… Думал, мы с тобой вместе навсегда».

– Не может быть. – Воскресенский зажмурился, чтобы перетерпеть ожог. – Кто он? Почему я ничего не замечал?

Растерянно оглядевшись, Роман попытался утихомирить мысли, бешено скакавшие в голове, как необъезженные жеребцы, и больно бившие копытами. Надо было сосредоточиться, обдумать все… Вполне возможно, его воображение сыграло с ним злую шутку, и он стремительно выстроил кишащий пауками и крысами замок на пустом месте. Мифический соперник оброс плотью и кровью, а ведь не факт, что он существовал на самом деле.

Ему захотелось двинуть себе в челюсть: как вообще можно было заподозрить Варю в подобном?!

Но проклятый букет невинно белел на плите с Вариным именем… Именно так выглядит обман? О нет, он многолик и к каждому человеку подбирается в том обличье, какое проще всего заставит его обмануться. Детская наивность во взоре или, напротив, материнская мягкость черт – сколько миллионов попались на эти уловки? Мнимая сила… Видимая слабость…

Спектр лживых посулов велик, он дробится пазлами, из которых можно составить цельную картину, но вот насколько она будет соответствовать реальности?

* * *

Обо всем этом Воскресенский думал уже в машине, приближаясь к Москве. Их с сестрой новый дом находился в пятнадцати километрах от МКАД, и обоих это устраивало, хотя сомнения в том, как они, городские жители, выдержат обитание на природе, были, Роман это помнил. Выбирали поселок долго, ездили из одного в другой, бродили по пустым участкам, прислушиваясь к зову земли, разглядывали чужие дома, недавно построенные, обходили окрестности…

А потом снова и снова возвращались в «Лесное озеро», над которым небо казалось просто фантастическим – таких облаков они не видели нигде. Какая-то аномальная зона здесь была? На этой возвышенности между Клязьмой и Учей царила вольготность, позволявшая дышать полной грудью. Центр поселка, где гостей приветствовал сиреневый самолет, из их окон не заслоняли дома соседей, потому и не возникало ощущения городской тесноты. Ширь и даль, наполненные тишиной и покоем. Они с сестрой уверились, что именно об этом мечтают после старой мытищинской хрущевки в трех метрах от дороги и череды съемных комнат…

Но с недавнего времени тишина стала казаться Роману похоронной, и он все больше времени проводил в Москве, пытаясь глушить голос совести, упрекавший в том, что сестра проводит дни в полном одиночестве.

«Ей лучше пишется, когда никто не отвлекает, – уговаривал он себя. – Да Лиза и не одна! Вокруг нее вечно вьются ее персонажи… Это наш общий хлеб, не нужно ей мешать».

Было неловко, что продюсер, на переговоры с которым Роман ехал, собирался предложить ему уже готовый сценарий, написанный неизвестно кем. Он привык работать с сестрой, ведь она писала так, что ему казалось: эта история родилась в его собственном воображении. Настолько они всегда чувствовали друг друга.

Но Лиза чуть ли не заткнула ему рот:

– С ума сошел?! Никакое это не предательство. Да я только рада буду, если ты с кем-то еще поработаешь! Я же не единственный сценарист в мире, тем более и не профессионал. Может, через тебя тоже чему-то подучусь на этом проекте…