Так и случилось. Роман кожей уловил момент, когда Варя перестала дышать, гладил ее измученное лицо. Рука онемела в ту секунду…
С тех пор уже второй год местом отдохновения для него оставалась охваченная оградкой могила на маленьком сельском кладбище. Повернув голову, Роман поглядел на темные маковки храма, увенчанные крестами, в которых застыли лучи солнца, не показывавшегося вторую неделю. Пасмурное небо всегда усиливало его тоску, хотя Варя любила дождливую погоду, ей нравилось в одиночестве гулять под зонтом и бормотать стихи. Чужие, сама она не писала… Может, Роман еще и поэтому терпеть не мог дождь, всегда отбиравший ту, которая была его жизнью…
У него внезапно опять онемели пальцы, и холод метнулся к сердцу: «А что, если…»
Задохнувшись от этой мысли, Роман вскочил с неудобной лавочки, которую соорудил сосед Марины Аркадьевны. Заглянул Варе в глаза: «Ты могла?!» Ему захотелось растоптать анонимный букет, зародивший сомнения столь чудовищные, что под их гнетом стало трудно дышать. Сквозь шум в ушах пробился голос сестры: «Дыши носом. Поглубже, поглубже… Закрой глаза».
– Нет уж! – вырвалось у него. – Я и так слишком долго закрывал на все глаза…
С жадностью, в недрах которой таилось нечто мрачное, испугавшее бы его самого, если б Роман только заметил, он всмотрелся в счастливое лицо, нанесенное на мрамор. Этой девушке он верил беспредельно… А может, зря? Не замечая того, Воскресенский произнес вслух, хотя обычно разговаривал с Варей мысленно:
– А если этот букет принес другой мужчина? Вдруг он был в твоей жизни, а я ничего не подозревал?!
От этой мысли сдавило в груди. Ощущения были незнакомыми, сердце не прихватывало даже во время похорон… И до этого, в больнице, когда, отведя взгляд, онколог сообщил ему… Молодое сердце Романа выдержало боль, которой он не пожелал бы никому, а вот ревность оказалась сильнее. В этом таилась заведомая неправильность, даже с оттенком низости, и на мгновение ему стало стыдно за себя, но уже следующее ошпарило: «Почему этот чертов букет так похож на свадебный? Ты собиралась за него замуж? А я, дурак, тешил себя иллюзиями… Думал, мы с тобой вместе навсегда».
– Не может быть. – Воскресенский зажмурился, чтобы перетерпеть ожог. – Кто он? Почему я ничего не замечал?
Растерянно оглядевшись, Роман попытался утихомирить мысли, бешено скакавшие в голове, как необъезженные жеребцы, и больно бившие копытами. Надо было сосредоточиться, обдумать все… Вполне возможно, его воображение сыграло с ним злую шутку, и он стремительно выстроил кишащий пауками и крысами замок на пустом месте. Мифический соперник оброс плотью и кровью, а ведь не факт, что он существовал на самом деле.
Ему захотелось двинуть себе в челюсть: как вообще можно было заподозрить Варю в подобном?!
Но проклятый букет невинно белел на плите с Вариным именем… Именно так выглядит обман? О нет, он многолик и к каждому человеку подбирается в том обличье, какое проще всего заставит его обмануться. Детская наивность во взоре или, напротив, материнская мягкость черт – сколько миллионов попались на эти уловки? Мнимая сила… Видимая слабость…
Спектр лживых посулов велик, он дробится пазлами, из которых можно составить цельную картину, но вот насколько она будет соответствовать реальности?
Обо всем этом Воскресенский думал уже в машине, приближаясь к Москве. Их с сестрой новый дом находился в пятнадцати километрах от МКАД, и обоих это устраивало, хотя сомнения в том, как они, городские жители, выдержат обитание на природе, были, Роман это помнил. Выбирали поселок долго, ездили из одного в другой, бродили по пустым участкам, прислушиваясь к зову земли, разглядывали чужие дома, недавно построенные, обходили окрестности…
А потом снова и снова возвращались в «Лесное озеро», над которым небо казалось просто фантастическим – таких облаков они не видели нигде. Какая-то аномальная зона здесь была? На этой возвышенности между Клязьмой и Учей царила вольготность, позволявшая дышать полной грудью. Центр поселка, где гостей приветствовал сиреневый самолет, из их окон не заслоняли дома соседей, потому и не возникало ощущения городской тесноты. Ширь и даль, наполненные тишиной и покоем. Они с сестрой уверились, что именно об этом мечтают после старой мытищинской хрущевки в трех метрах от дороги и череды съемных комнат…
Но с недавнего времени тишина стала казаться Роману похоронной, и он все больше времени проводил в Москве, пытаясь глушить голос совести, упрекавший в том, что сестра проводит дни в полном одиночестве.
«Ей лучше пишется, когда никто не отвлекает, – уговаривал он себя. – Да Лиза и не одна! Вокруг нее вечно вьются ее персонажи… Это наш общий хлеб, не нужно ей мешать».
Было неловко, что продюсер, на переговоры с которым Роман ехал, собирался предложить ему уже готовый сценарий, написанный неизвестно кем. Он привык работать с сестрой, ведь она писала так, что ему казалось: эта история родилась в его собственном воображении. Настолько они всегда чувствовали друг друга.
Но Лиза чуть ли не заткнула ему рот:
– С ума сошел?! Никакое это не предательство. Да я только рада буду, если ты с кем-то еще поработаешь! Я же не единственный сценарист в мире, тем более и не профессионал. Может, через тебя тоже чему-то подучусь на этом проекте…