— Да? А вот она про тебя часто говорила.
— Это что? — настороженно поинтересовался я.
— Да так, — пожал плечи Рус и улыбнулся. — Позвони ей и спроси.
Хотел сказал, что как-то уже и не хочется, да не стал. Грубо это. А Аня на самом деле хорошая. Вон, свой дурацкий яичный латте пить перестала. При мне, во всяком случае. Значит, есть ещё надежда, что хорошим человеком вырастет. А я лучше подожду немного. Хватит с меня эксцессов с прекрасным полом в последнее время.
Но вообще даже странно немного. Вот так взять и резко переехать. Хотя кто я такой, чтобы рассуждать. Понятия не имею о причинах. Может, ему по службе там что предложили. Вот и утащил дочь за собой.
Попрощавшись с Русланом, я вышел на улицу и пошёл в сторону дома. В теле разлилась приятная усталость после тренировки пополам с бодростью. Казалось бы. Чем теперь заняться? Ну для начала я собирался зайти в магазин за кофе. А-то дома ничего не осталось.
А вот потом можно уже и…
С резким, но не очень громким хлопком перед мной прямо из воздуха материализовалось и влетело в меня тёмно-серебристо-красное нечто…
— Доброе утро, Рома, — произнес Павел Лазарев, войдя в столовую. Его младший сын в этот момент как раз читал новости с экрана планшета и пил чай с булочками.
— Доброе, пап, — каким-то странным голосом произнёс Роман, оторвав взгляд от экрана. — Как утро?
— Как и любое другое, — отозвался Павел, садясь за стол. — Много работы.
Дежурившая у входа служанка тут же подошла, чтобы налить ему свежего чая из фарфорового чайника.
— Спасибо, София.
— Не за что, ваше сиятельство, — улыбнулась она. — Что вам принести?
— Чего-нибудь лёгкого. Просто перекусить, спасибо. — Он дождался, пока прислуга их покинет, затем снова посмотрел на сына. — Ты сделку между РМН и «Тяжёлым машиностроением Румянцева» когда закрываешь?
— На следующей неделе, — доложил ему Роман, а затем добавил: — Скорее всего.
— Почему задержка?
— Румянцев пытается выбить себе лишние двести двадцать миллионов отступных.
— Ты не говорил, — нахмурился Павел.
— Он выдвинул это требование в пятницу, — пожал плечами Роман. — А ты и сам знаешь, насколько жаден он может быть.