— Там уже Марья Филипповна вовсю оладьи жарит, — опять сделав большие глазищи, с ужасом сказала Мила и выскочила в коридор.
Подруга как огня боялась добрую бабульку за стремление нас откормить, а вот я с радостью поглощала кренделя и пироги, которые усердно пекла добрая женщина. У нас дома никто печь пироги не умел, и я наслаждалась свежей выпечкой и теплой заботой Марьи Филипповны. К тому же у меня такая физиология: чтобы ни съела все равно, что в бездонный колодец, как любит говорить маменька.
— Иду я, иду, — пробурчала еще не до конца проснувшаяся я и направилась в ванную.
Пока приводила в порядок свои длинные волосы, вспоминала сон и очень злилась на дурацкий будильник. Надо будет сменить мелодию, а то как-то некрасиво получилось. Уж лучше пусть мой красавчик поет «Районы-кварталы» какие-нибудь…
— Иванка, ну, ты опять в ванной застряла! Там моя помада, захвати! Раз уж ты там все оккупировала! — прокричала подруга, и я сердито поискала взглядом помаду: прям уж все!
Вообще на волосы я всегда много времени трачу. Они у меня длинные и очень густые, золотистые и вьются крупными кольцами. Когда их хорошо расчешешь. Вот и чешу. Каждое утро и каждый вечер и днем тоже. В общем, мечтаю о такой магии, чтобы как-то это все безобразие без моего участия приобретало приличный вид. Жаль, что такой магии нет.
Наконец, управившись с волосами, я подкрасила ресницы и, слегка припудрив носик, пошла на кухню, прихватив Милкину помаду. Мы с ней были яркой парочкой. Она — белокожая шатенка с огромными карими глазищами, я — блондинка и глаза у меня светло-зеленые, а кожа смуглая с золотистым отливом. Парни нам проходу не давали, стоило появиться на какой-нибудь тусовке, но всем хотелось легкой любви на вечер, а нас это не устраивало. Вот и решили мы, что встретим старость вместе. Я, Милка и наш рыжий кот Золотинка.
— Держи, — протянула мне чашку с чаем Мила. — Золотце наше я уже накормила, — пододвинула тарелку с оладьями.
Вот какой мужик с утра так тебя на кухне встретит? Правильно. Редкий.
— Доброе утро, Иваночка, — бодро сказала улыбающаяся Марья Филипповна, и мне даже захотелось ущипнуть ее за мягкую старушечью щеку, такая она была лапушка.
— Доброе утро, Марья Филипповна. Спасибо за оладьи, — улыбнулась я в ответ.
— Кушайте, мои тростиночки! Мила, ты особенно налегай, а то у тебя работа нервная! — сказала бабуля и вышла из кухни.
Я, не сдержавшись, прыснула со смеху, увидев страдальческое выражение на лице подруги. Она много лет боролась за то, чтобы называться тростиночкой и сейчас смотрела на тарелку с оладьями как на личного врага.
— Ладно тебе! Съешь один ничего не случиться!
— Ну, тебя, Иванка! Это ты — ведьма! Жрешь, как не в себя и ничего! А мне так нельзя, сразу раздуюсь и буду похожа на Гордеевну!
Это был серьезный аргумент, и я спешно закрыла рот. Гордеевна была женщина объемная, как бронепоезд, но ей это удивительно шло. Но не думаю, что пошло бы и Миле.
Затолкав в рот последний воздушный оладь и схватив с холодильника ключи от машины, я, подталкивая Милу к дверям, на ходу натягивала джинсовку. Да, я так и хожу на работу в джинсах и майках с дурацкими надписями. Я же художник, мне можно, а вот подруге так и приходится обувать туфли на каблуках, и все лето жарится в костюме. Мила — лицо нашего издательства и правая рука Гордеевны.
Мы с Милой считали, что с работой нам повезло. Наше издательство специализировалось на детской и подростковой литературе и называлось «Лукоморье». Быть иллюстратором я мечтала с юности. Сколько помню себя, всегда рисовала, чертила, делала какие-то наброски, от чего вечно страдали все бумажные носители, в том числе и салфетки в кафе.
Когда мне было шестнадцать, я нарисовала целую картину на дорогущих итальянских обоях в гостиной. Я была уверена, что мое творчество дороже денег, но маменька почему-то очень разозлилась и мое мнение не разделила. Наверное, уже всем понятно, что моя тяга к прекрасному была одним из камней преткновения в отношениях с родными. Работа в «Лукоморье» для меня стала спасательной палочкой: твори красоту, да еще и деньги за это получай. Ну, а собственные деньги дают возможность жить, как хочешь ты. А не твоя семейка Аддамс.
В парадной было прохладно. Сквозь резное окошко над дверью сюда проникали лучи июльского солнца, рассеивая подъездную серость. Нащупав в кармане телефон, я взглянула на время и поняла, что придется срезать дворами.
ebooksa