Конечно, она все сделала по-своему, накормила, напоила чаем и уходя, выключила за собой свет и прикрыла дверь. Таир ко мне больше не заходил. После тяжелого дня сон сморил меня мгновенно. Впервые за неделю проспала на нормальной кровати и несколько часов кряду. А проснулась, как ни странно, отдохнувшей, но вспотевшей. Села на кровати, спустила ноги. Немного штормило, но я все равно встала и пошла в гардеробную за сменной одеждой.
Надев домашний костюм и легкую кофточку с длинными рукавами, выхожу из спальни, тихо крадусь по холлу, чтобы не разбудить родителей и спускаюсь на первый этаж. В горле пересохло и мне очень хочется пить. Замечаю, что на кухне горит свет, хотя на часах четыре часа утра. Понимаю, нутром чую, что там Таир. И хочется, и колется войти. Боже мой, что мне делать? Как вырвать из сердца эту любовь к нему? Как научиться ненавидеть? Встаю в дверях и смотрю на его спину. Сидит, ссутулившись, а рядом бутылка Казахстанского коньяка. Как завороженная, наблюдаю за тем, как он наливает янтарную жидкость в рюмку и разом опрокидывает рюмку. Утробно рычит, роняет голову на стол.
— Таир, иди спать, — прохожу мимо него к столешнице.
— А ты почему не спишь? — угрюмо спросил он мне в спину.
— Выспалась уже, — наливаю стаканы воды, поворачиваюсь к нему и едва не роняю его на пол. Таир сидит, выпрямившись, и буравит меня холодным взглядом. Таким холодным, что мороз по коже бежит, с а сердце покрывается корочкой льда. Да-да, то самое хрустальное сердце, которое я когда-то принесла ему в ладонях, бережно отдала, а он поиграл с ним и бросил на землю. Оно упало к его ногам и вдребезги разбилось и рассыпалось на тысячи осколков. Но он и тогда меня не пожалел, а прошелся по ним, раскрошив все напрочь.
— Почему так смотришь? — не прерывая зрительного контакта, делаю большой глоток. Вода стекает по подбородку, тонкая струйка бежит по шее и попадает под футболку. Вытираю кожу внутренней стороной ладони.
— Садись, поговорим, — велит он и указывает взглядом на стул напротив.
— Ты в состоянии говорить? — заламываю бровь.
— Я выпил не так много, как ты думаешь, — он резко встает, подходит к двери и закрывает ее. Видимо, чтобы нас не услышали мама с папой.
Я все-таки сажусь за стол и скрещиваю руки на груди. Закрываюсь от него. Он возвращается на свое место. Я почему-то вспоминаю первые дни в новой семье, ранние подъемы, сборы мужа на работу и в командировку. Перед глазами сцена, как я тянусь к нему на цыпочках, чтобы поцеловать, а он выходит во двор и садится в машину. Я же вспоминаю, что у меня в духовке свежие булочки для него. Залетаю на кухню, хватаю полотенце, вытаскиваю противень и перекладываю пышную сдобу в контейнер. А потом бегу на улицу в одних тапках и без верхней одежды. На дворе поздняя осень, пар изо рта густой. Таир, увидев меня выходит из машины и смотрит, как на дурочку. А я ему протягиваю контейнер и говорю, что забыла передать. Пусть с чаем в обед попьет. Что он тогда сделал? Расплылся в улыбке, обнял и поцеловал в лоб. Я потом целый день летала, а свекровь надо мной посмеивалась. В лоб поцеловал. Господи! Лоб — это не губы.
— Почему смеешься? — слышу тихий вопрос от Таира. Видимо, предавшись воспоминаниям, я наяву улыбнулась.
— Вспомнила нашу жизнь в первый месяц после женитьбы. Когда я была безумно влюбленной в тебя дурочкой.
— Ты никогда не была дурочкой, — черные брови ползут к переносице.
— Нет? А как еще назвать девушку, которая влюбилась в мужчину старше, а он ее никогда не любил, а женился, потому что “так было нужно”, чтобы мама с папой, наконец, отстали. Ну что, Таир, стало тебе после этого легче.
— Ты все слышала?
— Я слышала достаточно. Зачем ты вообще на мне женился? Знаешь, как говорят: “Мы в ответе за тех, кого приручили?” Я была собачкой. которая по первому твоему зову бежала к твоей ноге.
Медлит. Наверное, слова подбирает. Интересно, о чем он думает? Что у него на душе? Делится ли он своими мыслями и чувствами с другой, раз уж со мной никогда не делился?
— Сабина, прости меня. С самого первого дня до последнего. Прости.
Мой подбородок дрожит, кутаюсь в кофточку и не могу согреться. Держусь, чтоб не заплакать.
— Как же легко все: сделать, а потом сказать “прости”.