— И почему же?
Я опускаю взгляд на свою чашку. Мне совершенно не хочется рассказывать Саше о Сергее. Поэтому решаю соврать.
— Он… неприступная крепость, — это не совсем ложь, потому что дети делают его совершенно недоступным, но не совсем в том смысле, в котором я это говорю.
— Он просто мудак. Скажи мне, кто он, Лер. Я поговорю с ним.
Я ухмыляюсь и качаю головой.
— Поговоришь, да? Чем? Своим ртом или кулаками?
Он невесело улыбается.
— Я позабочусь о том, чтобы он понял, кого обидел.
Я тяжело вздыхаю и кладу свою руку поверх его.
— Я очень ценю твое желание меня защитить, — честно говорю я ему. Саша — как брат, которого у меня никогда не было, и я полагаю, что за это я должна благодарить Фому.
Он хватает мою руку и подносит ее к губам, целуя тыльную сторону ладони.
— Ты достойна только лучшего.
По моему позвоночнику внезапно пробегает холодок, и я напрягаюсь: мое тело осознает его присутствие раньше, чем я сама.
— Валерия, — говорит Фома, стоя в нескольких шагах от нашего стола. Как долго он нас подслушивает? От его взгляда у меня замирает сердце. Кровь приливает к ушам, и теперь я слышу только собственный пульс.
Саша удивленно поднимает глаза и переплетает наши руки.
— О, какие люди! Серега, — говорит он, улыбаясь. — Или теперь уже Сергей Витальевич, а?
Я в растерянности. Что мне делать? Отдернуть ли руку? Отношения у нас с Сашей исключительно платонические, но я понимаю, на что все это похоже. Хотя я ничем не обязана Фоме, я все равно чувствую себя виноватой и смущенной.
Тот отводит глаза, чтобы посмотреть на Сашу, и его взгляд останавливается на наших руках.
— Александр, — огрызается он. — А я тебя и не узнал! Когда я видел тебя в последний раз, ты еще пешком под стол ходил.
Саша крепче сжимает мою руку и в раздражении стискивает челюсть.