Зеленые глаза Фокса чуть сузились. — Потому что я скучал по тебе, — грубо ответил он. — Я скучал по тебе столько, сколько тебя не было рядом со мной, и это чертовски больно, Роуг.
Мое горло сжалось от всех тех слов, которые я хотела выплеснуть на него, от всех оскорблений, проклятий и ненависти, но вместо этого я просто уставилась на него.
Фокс медленно наклонился вперед, и я нахмурилась еще сильнее, когда он сократил небольшое расстояние между нами. Я напряглась, когда у меня возникло ощущение, что он собирается попытаться…
Он повернул голову в сторону, прижимаясь еще теснее, прежде чем его рот нашел впадинку между моими ключицами, и он запечатлел поцелуй на моей коже, а грубая щетина царапнула мою плоть, отчего дрожь пробежала прямо до центра моего существа.
— Прекрати, — выдохнула я, хотя моя спина выгнулась сама по себе, и мои соски задели его обнаженную грудь через тонкую майку, в котороя я была.
— Когда нам было по семь, я ударил Тернера Форбса за то, что он столкнул тебя с брусьев, — сказал он, прежде чем переместил свой рот немного выше по моей шее, и у меня перехватило дыхание, когда он снова поцеловал меня. — А когда нам было десять, я взял школьную тетрадь Ронни Томаса и заставил его сжечь ее, потому что он написал твои инициалы вместе со своими и обвел их сердечком.
Он снова поцеловал меня в шею чуть выше, а его колено прижалось к матрасу между моими бедрами и привлекло слишком много моего внимания.
— Когда нам было по двенадцать, до меня дошли слухи, что Колтен Бакстер собирается пригласить тебя пойти с ним в кино, и я ударил его лицом о стену с такой силой, что выбил ему зуб. — Его губы снова двинулись вверх, прижимаясь к восхитительно чувствительной коже под моим ухом, а я попыталась вырвать свои запястья из его хватки и потерпела неудачу. Его щетина прошлась по моей коже, а за ней последовало горячее прикосновение его языка, и у меня вырвался хриплый, абсолютно не похожий на стон — стон.
— Когда нам было четырнадцать, я столкнул Оскара Фолкнера с байка и сломал ему руку, чтобы занять его место в качестве твоего партнера по лабораторной, — прорычал он, проводя губами по моей челюсти, и по какой-то причине, хотя я никогда не знала, что он сделал что-либо из этих вещей, я знала, что это правда, я просто понятия не имела, что я должна была думать об этом.
— Я предупреждаю тебя, Фокс, — процедила я сквозь зубы, собираясь дать ему отпор, поскольку мой гнев на него рос, пока он пытался доминировать надо мной.
— Когда нам было по пятнадцать, Майк Гаскалл собирался попросить тебя пойти с ним на зимний бал, поэтому я сломал ему нос, — пробормотал он, и его губы оказались в опасной близости от моих, пока он прокладывал дорожку поцелуев вдоль моей челюсти.
— Почему? — Спросила я, потому что его глупые истории невольно возбудили во мне любопытство.
— Потому что ты моя, колибри. И я бы никогда не подпустил к тебе другого парня. Единственные, кому я делал поблажки, были мои парни. И даже тогда я бы сделал все, чтобы удержать их, если бы мне показалось, что они пытаются переступить эту черту с тобой. — Он сказал это так серьезно, так буднично, как будто он не был похож на гребаного психопата, и для него было совершенно приемлемо просто решить, что я принадлежу ему, даже не спросив, что я об этом думаю. И это словно раздуло пламя моей ярости из-за всего, что он со мной сделал. — И как только ты перестанешь пытаться бороться с этим, ты увидишь. Мы подходим друг другу, Роуг, всегда подходили. Это ты и я, колибри.
Его губы добрались до уголка моего рта, и он явно воспринял вырвавшееся у меня рычание как поощрение, когда прижался своим ртом к моему в горячем и настойчивом требовании.
Но он чертовски заблуждался, если думал, что так легко завоюет меня и просто подчинит своей чертовой воле, как ему заблагорассудится.
Я откинулась на подушки, затем качнула головой вперед, чтобы треснуть его по носу своим черепом.
Фокс с проклятием дернулся назад, едва избежав удара, и я для пущей убедительности заехала коленом ему по яйцам, прежде чем выкарабкаться из-под него, когда он со стоном боли скатился с меня.
— Как бы от этих историй у меня не потеплело на душе, Барсук, — прорычала я, пятясь от него. — Ты забыл самую важную из всех. Когда нам было по шестнадцать, ты втоптал меня в грязь и сказал, что я никто. Ты посмотрел мне в глаза и вырвал мое гребаное сердце из груди, и позволил этому ублюдку утащить меня прочь, как будто я для тебя вообще никто и никогда ничем для тебя не являлась. Так что можешь оставить свои дерьмовые признания при себе. Они мне не нужны. А девушка, которая, возможно, хотела бы их услышать, давно мертва.
Я повернулась и выбежала из своей комнаты, захлопнув дверь у него перед носом, когда он встал и погнался за мной, а я поспешила вниз по лестнице на кухню.