Десять жизней Мариам

Мы никогда не вернемся домой.

Я так погрузилась в свои мысли, что сперва не услышала шума позади. Меня почему-то зацепил голос мужчины-акана, я обернулась и увидела, как матросы тыкают в мою сестру кулаками. Я кинулась к ним, размахивая руками и вопя, словно на диких собак, которых нужно отогнать.

– Прекратите! Оставьте ее в покое!

– Да она мертвая! – кричали они.

– Нет, неправда! Не трогайте ее!

Я протиснулась между ними и опустилась на колени. Джери упала на бок, глаза ее были полуприкрыты, рот открылся. Я взяла ее за руки и прошептала на ухо:

– Джери, просыпайся. Пожалуйста, проснись. Пожалуйста, Джери.

Потом встряхнула. Голова у сестры запрокинулась, будто едва держась на шее – вот-вот оторвется. Глаза приоткрылись, но они уже ничего не видели. У меня к горлу подступили рыдания, они клокотали в груди, разрывая ее, не давая дышать.

– Джери-и-и-и-и… Нет! Нет-нет-нет…

Матросы, многие такие же молодые, как она, стояли вокруг нас полукругом, они взмахивали руками, некоторые переступали с ноги на ногу, глядя друг на друга и через плечо на остальных. Они понятия не имели, что делать.

– Джери… Ну пожалуйста, проснись, пожалуйста!

Я целовала ее лоб, ее щеки, тонкие руки. Но она молчала. И ничего не видела. Она ушла в страну теней. И теперь мне предстояло плыть в новую страну, страну розовых лиц, без нее.

Из недр «Мартине» стал подниматься низкий утробный гул, гудение, подобное реву волн, заставившее корабль вибрировать. Гудение вскоре перешло в пронзительные женские вопли, к которым присоединились баритоны мужчин. Звук доносился из трюма, – это бы хор хауса, фула, йоруба, аканского, арабского и бассари. Разные слова, одна цель. Это был хор траура. И главной скорбящей была я. Несколько дней спустя, когда я пришла в себя, женщина игбо рассказала, что я кричала так громко, что тело большого корабля задрожало, а белые паруса от ужаса сдулись. И добавила, что у нее от моих воплей кровь стыла в жилах. Капитан, обеспокоенный шумом, приказал четверке аканов отнести меня обратно в трюм. Я кричала не переставая.

Но сперва им пришлось оторвать мои пальцы от тела сестры. Я ее не отпускала. Ухватилась за матроса, которому велено было сбросить тело за борт. И когда он наконец это сделал, попыталась прыгнуть в воду вслед за мертвой сестрой. А потом перестала есть. И пить. Я пыталась уморить себя голодом, но мне заталкивали в горло еду и воду, силком открывая рот, пока я не начинала задыхаться. Я хотела умереть. Да пожалуй, в некотором смысле и умерла. Стала тем, кого йоруба называют мертвым, но не умершим.

Горе унесло меня в место незнания, небытия. Мир тьмы и шепота. Даже сейчас те дни предстают передо мной бесцветными, заполненными какими-то фигурами без лица. Воспоминания всплывают осколками, обрывками, кусочками. В молодости этот кошмар снился мне каждую ночь, как только я засыпала. Но с возрастом на смену ему пришли другие кошмары. Этот же теперь грезится мне лишь время от времени, когда я устала или слишком долго смотрела в огонь и поздно легла. Но вспоминаются все равно отдельные образы и сцены. Я уж и не помню, что правда, а что нет. Кроме одного. Спустя столько лет я уверена, что Джери, моя сестра, мертва.

Дни и ночи я сидела на цепи в маленькой нише, которую когда-то делила с ней. Розоволицые боялись, что я прыгну за борт. Я не ела и не пила. Не спала. Приходила женщина фула… или это была женщина йоруба? Она меня обтирала и пыталась заставить пить воду. Как-то раз один мужчина, который у себя на родине был военачальником, встал передо мной, широко расставив ноги и раздувая ноздри, и властным голосом принялся читать мне лекцию о долге послушной дочери, о том, что я обязана своим предкам жизнью, что на мне, как дочери Эдо, лежит обязанность выжить и быть сильной. Благодаря Джери, заставившей меня выучить этот язык, я поняла его слова. Но не ответила, и он ушел.

Мир теней, мир духов долгие дни держал меня в своих объятиях. Я чувствовала, как корабль то ныряет носом, то переваливается с боку на бок. Слышала болтовню людей, слова матросов, крики птиц, плеск темной воды о борта. Слышала и не слышала. Видела лица и не видела их. Кроме одного. Перед моим взором стояла Джери. Какой она была прежде, ее красивое круглое лицо, солнечная улыбка и ямочки на щеках, ее тело, сильное и здоровое, как раньше.

Она была со мной всегда. Ругалась, поддразнивала. Ее голос звучал у меня в голове все время. Ее прекрасное лицо… красновато-коричневого цвета, со скульптурными чертами, напоминающее резные статуи Ййоба, такое, каким оно было до того, как нас приволокли к большим водам, то хмурилось, то улыбалось… Но однажды видение покинуло меня. Джери сказала:

«Птичка, ты, как всегда, ленива и себя ведешь плохо! Непочтительно! Что бы сказала твоя мать, моя уважаемая тетя? Ну как же это на тебя похоже! А ведь я все время тебя обучала и направляла, чтобы ты стала полезной!»

Я не чувствую себя полезной.