— Ну, в принципе верным путем движемся, но есть нюансы.
— Коньяк, что ли? — Богомилов вскинул брови с ироническим оживлением
— Там видно будет.
Этот разговор случился в первую декаду мая, самую праздничную в Советском Союзе: тут тебе и Первомай, и День победы, да еще до кучи и день рождения Карла Маркса (5 мая)! Он, правда, официальным праздником не считался, но в СМИ освещался широко, и отдельные персонажи определяли его как законный повод бухнуть… А на горизонте уже обозначался и День пионерии (19 мая), и вообще для советского школьника май месяц радостно веял близкими каникулами. 1 мая был четкий маркер: случалось, и уроки заменялись разными мероприятиями, и вообще с занятий могли отпустить пораньше… Ну, а для огромного количества советских людей ранние майские деньки становились «посадочными»: именно в это время происходил засев приусадебных и дачных участков садово-огородными культурами, прежде всего картошкой. Веселуха, одним словом!
Но это для цивильных граждан. Для военных праздничные дни — наказание. Усиление нарядов, патрулей, повышенная бдительность, дополнительные проверки… А случалось и так, что особо одаренные начальники выдумывали к «красным датам» всякие парады, концерты, смотры самодеятельности, сценические композиции… И тогда вдобавок ко всем тяготам и лишениям, которых никто не отменял, на своем горбу приходилось волочь репетиции и тренировки. Да, конечно, такие мероприятия прямой хлеб политработников, но те, не будь дураками, старались по возможности все перевалить на строевых офицеров: командиров батальонов, рот, взводов… По итогу чаще всего в этот хомут впрягали офицерских жен, они занимались режиссурой более или менее охотно — какая-никакая творческая задача.
Но вот эти окаянные праздничные дни миновали, концерт провели, картошку посадили. Служба начала входить в колею… и тут Богомилова вызвал полковник Романов и повел речь с отеческой командирской прямотой:
— Слушай, Юрий Васильич! Давай смотреть правде в глаза и прочие органы. Ты у нас офицер молодой и временный, так?
— Так, — согласился лейтенант.
— На службе оставаться не собираешься?
— Никак нет. Хочу научной деятельностью заняться.
— Ну как же! Науки юношей питают, и… и… Ну и так далее! Ладно, я к чему речь веду…
Речь велась к тому, что в графике отпусков офицеров и прапорщиков возникла какая-то неувязка, и прямо сейчас предлагалось отправиться домой лейтенанту Богомилову. Тот возражать не стал, быстро собрал манатки, сгонял в отпуск, вернулся.
— И вот тут-то… — значительно произнес он.
Вот тут лейтенант внезапно узнал, что уволился и смылся неизвестно куда завхоз Николай Николаевич.
Это известие ошеломило двухгодичника. Главное — неизвестно куда!
— Погоди, — обалдело сказал он прапорщику Симакову, местному жителю (прапоры почти все были аборигены). — Как это — неизвестно?
— Да так вот, — тот развел руками. — Он же не наш, не здешний… Жена у него наша, да, жаровская. Где познакомились, хер их знает! Он сюда и переехал, к ней. Уж лет, поди, пятнадцать, как.
— А сам он откуда родом?
— А не знаю, врать не буду.
— М-мм… И что, вот так сорвались и уехали?