Все будет прекрасно, поручик Голицын,
За все тот, кто должен, получат сполна.
А где то уж кони проносятся к “Яру,
Ну что загрустили, мой юный корнет,
А в комнатах наших сидят эмиссары
И девочек наших ведут в кабинет.
После этой песни и продолжительных аплодисментов я, будучи уже определенно “под шофе”, принялась исполнять блатные и полублатные песни одесского шансона, Владимира Высоцкого и других авторов. Как закончила концерт, убей, не помню.
Утром меня вызвал к себе разгневанный папа́:
-Вот ты и доигралась, детка! Я уже договорился, что завтра ты уезжаешь на три месяца в женский монастырь! Это под Киевом! Поживешь, подумаешь, помолишься. Потом под чужим именем, инкогнито, будешь учиться в Киевском институте благородных девиц. Завтра едешь на поезде до Харькова, а далее – на перекладных.
Разъяренный самодержец сначала накричал на меня, а потом начал уточнять некоторые детали из моего выступления накануне вечером.
Я стояла вся бледная, с большого бодуна и плохо соображала, о чем говорит император. Опустила голову и только кивала, если он меня о чем-то спрашивал. А Николай Павлович решил добить меня окончательно и подробно выспрашивал о спетых мною блатных и не очень песнях. Осведомители императора довольно небрежно записывали тексты песен и я иногда не сразу соображала, о какой песне идёт речь.
-Что это за песня: “Снова стою и курю, мама”[5] ? Неужто курить начала? А ну дыхни! Фу, какой перегар, противно! Кто тебя снабжает вином?
-Никто, так завалялась пара бутылок ещё из поездки в Европу! Мне их лично подарила вдова Клико!
-Так уж и лично? У тебя на почве алкоголизма не начались ли бредни? Выдумываешь!
-Ничего я не выдумываю! В Париже я лично встречалась с этой женщиной!
-Ладно, поверю. А откуда ты привезла песню “Отец мой пьяница, братишка маленький карманный вор” [6]? Разве тебе можно такое исполнять перед публикой?
-Это одесский народный юмор! Не вижу ничего такого! Я ведь не про Вас пела, и не про Костю, Мишу и Колю!
А ещё я думала, стоя перед императором, кто же этот гаденыш, что так скрупулёзно сливает всю информацию о моих выступлениях. Узнаю, убью! Хотя можно предположить, что там половина присутствующих верноподданейше соизволила донести императору о выходках его дочери. Я думала и рассеяно рассматривала узоры на полу и на стене, плохо соображая, о чем меня спрашивает отец.
Я не поехала в монастырь ни на следующий день, ни через день. Потому что ещё при мне в кабинет быстро зашёл флигель-адьютант, неся на подносе какой-то конверт:
-Извините, Ваше Императорское Величество, сказали передать немедленно и лично в руки!