Укутываюсь в пиджак и обнимаю себя. Тело лихорадит, как от холода. Такси везёт меня к школе, где через несколько часов пройдёт отчетный концерт. Я еду провести генеральную репетицию с девочками и Димой. Хочется обмануть саму себя и сказать, что нахожусь в предвкушении, но увы. Я опустошена и выжата до последней капли. И нет во мне ни одной эмоции.
С одной стороны, я испытала чувство облегчения, когда Ираклий узнал всю правду. Потому что она ядом жила в моих венах. Но с другой – я не собиралась рассказывать ему про ребёнка. По крайней мере, не сейчас. Потому что понимала – это слишком тяжело для одного раза, как для него, так и для меня.
Но случилось так, как случилось. И я два дня схожу с ума от мыслей об Ираклии. Боль в его глазах не выходит из памяти. Она разъедает меня изнутри.
Я думала он давно выбросил шкатулку и всё, что я оставила в квартире, как и моё кольцо у клуба. Была уверена, что эта флешка давно стёрта с лица земли. Но у судьбы оказались свои планы на неё.
Я смотрю в окно, стараюсь разглядеть улицы города, но перед глазами картина, которая навсегда въелась в память.
Я видела, что новость о том, как и когда я потеряла ребёнка, выбила почву из-под ног Ираклия. С уголка его глаз стекла слеза. И мне кажется, он даже не понял этого. Выглядел разбито и подавлено. Вышел во двор и, не выдержав, сел на газон. Достал из кармана пачку сигарет, закурил одну. И я ждала, когда он успокоится, чтобы договорить. Попросить у него прощения. Но ему не становилось легче.
— Сука, – сквозь зубы рычал он и бил себя по голове, будто пытался выбить из неё всё, что узнал.
Каждый его удар приходился мне по сердцу. Мне было невыносимо больно. Я смотрела на результат своей глупой попытки сделать его счастливым и начинала ненавидеть себя так, как никогда раньше. Собственные слёзы и внутренняя истерика ломали меня надвое. Только в этот момент я до конца осознала, как же была бессмысленна моя жертва во имя него. Как много времени впустую мы потеряли. И потеряли друг друга…
«Как я могла позволить себе довести нас до такого?» – задавалась и по сей день задаюсь этим вопросом. И не нахожу ответа.
Не выдержав, я прошла к нему, села рядом и попыталась прикоснуться к его плечу, успокоить. Но он отшатнулся и одёрнул мою руку от себя.
Я не могла отвести глаз от его потерянного взгляда. Всё внутри выворачивалось наизнанку.
— Всё, что я делала, было только из любви к тебе, – сквозь дрожь в голосе произнесла я. – Возможно, это было неправильно и глупо, но я никогда не желала тебе зла.
Он молчал. Смотрел в одну точку, держась за голову, а между его пальцев тлела сигарета, о которой он забыл.
— Я всегда тебя любила, – произнесла сбивчиво сквозь огненный ком в горле.
И несмотря на то, что он меня отвергал, я потянулась к нему и на мгновение коснулась губами его плеча. С его уст вырвалась усмешка. Я не знала, что она значила, и не хотела анализировать.
— И я рада, что теперь могу спокойно признаться, что до сих пор тебя люблю, – прошептала очень тихо, чтобы услышал только он. – И, кажется, это навсегда.
Я не боялась его реакции на моё признание. Было важно лишь то, что я, наконец, призналась ему о самом важном. Дала понять, что теперь всё зависит только от него.
Он продолжал молчать. И это было лучше любых слов, которые он мог произнести в тот миг.
— Я хочу попросить тебя кое о чем, – произнесла, пока он готов был слушать. – Пожалуйста, не говори никому про ребёнка. Бабушка не знает, и боюсь, что она не переживёт этой новости.
Я смотрела на него и вдруг почувствовала, как с сердца спали оковы. Я даже не догадывалась, как моей душе было важно, чтобы он узнал о нашем ребенке. Ведь, это та часть меня, часть той боли, которую сможет понять и прочувствовать только он.