— Вы никогда не любили его, — весьма нелепо прошептала я, презирая себя за то, что втянулась в разговор. — Но его больше нет, так зачем же играть теперь?
Ее неестественно молодое лицо приблизилось к моему вплотную.
— Неужели вы действительно считаете себя вправе судить о том, что значит «любила», «не любила»? Ах, Варя, я считала вас… опытнее. Впрочем, разговор, конечно, бессмыслен — вон идет ваш блистательный муж.
Я повернулась к улице, но Владислав вышел из магазина и, притянув меня к плечу, тут же отстранился, чтобы эффектно склониться над ручкой Ангелины.
— Как бы хороши вы ни были, Ангелина Александровна, но десятый выпуск Достоевского семинара все-таки краше. Тем не менее я должен был вас заметить.
Последняя фраза показалась мне несколько искусственной, но плечо под фланелью пиджака было слишком жарким. Мы пошли к набережной.
— Я бы на ее месте, — неожиданно заявил Владислав, глядя куда-то за Исаакий, — родил сейчас нового сына.
Я отвернулась: Владислав прекрасно знал, как болезненно я реагирую на любые разговоры о зачатиях и рождениях, и если он сказал об этом сейчас, то сказал намеренно. Впрочем, ему так и осталась неизвестной связь Ангелины с Ермолаевым.
— Циничным женщинам нельзя иметь сыновей.
— Да, она цинична… Очень цинична… Очень… — Владислав повторил это слово несколько раз, словно пробуя его на вкус и так и сяк, а потом быстро обнял меня и рассмеялся. — Вот дурная баба, сбила нам всю встречу. — И худые широкие плечи прижали мою голову к нагретой стене академии.
Лето быстро катилось к самой щемящей своей части, когда оно уже только притворяется летом, и свернутые чашечкой желтые березовые листья, упавшие на воду какой-нибудь Пряжки или Карповки, вдруг чудятся вновь расцветшими цветками кувшинок. После угара весны и роскоши лета хочется ясного одиночества, но осень, уже не способная обмануть запахом, все еще медлит, обманывая цветом. Мне всегда трудно давался этот переход, и потому я все чаще забиралась в самые отдаленные углы, то бродя по заросшим дорожкам маленьких кладбищ, то болтаясь по просторам приморских парков в сопровождении Амура и пристававших к нам по дороге бродячих его приятелей. Точно так же, возвращаясь как-то из издательства, я забрела и в Ботаничку, на сей раз купив билет и нимало не вспоминая ни о калитке, ни о пасторе, ни о Гаврииле. Но когда я пошла по узкой аллейке, окаймленной кипарисами и тем самым порождавшей воспоминания о растрескавшихся тропинках Кучук-Коя, то подумала, что увидеть сейчас его и глотнуть немного спокойной, ни к чему не обязывающей радости было бы совсем неплохо. Сначала я долго гуляла под стеклянными стенами и заросшими паутиной порталами в надежде на естественность встречи, но потом не выдержала и сунулась в первую попавшуюся открытую дверь. После долгих объяснений и ничего точно не обещая, меня направили в отдел травянистых, который оказался почти безнадежно спрятан в иридарии — внутреннем дворике, куда простых смертных когда-то допускали только во время цветения ирисов, а теперь ставшем простым проходным двором.
Я толкнула облупленную фанерную дверь с гордой табличкой, упоминавшей об Академии наук и прочих регалиях, и оторопела: вокруг большого стола, во многих местах посыпанного жирной землей и осколками горшков, сидели человек пять в таких же, как у Гавриила, робах и тщательно втыкали в длинные ящики какие-то травинки и бумажки. Мужчины были совершенно разновозрастные, все с чрезвычайно миролюбивыми физиономиями, неуловимо напоминавшими лицо Гавриила, и все они монотонно что-то бубнили. Я уже хотела было спросить, но слова, произносимые в этот момент сухим старичком, сидевшим ближе всех ко входу, остановили меня.
— Абант — двенадцатый аргосский царь, сын Линкея и… — последовала долгая пауза, в которую старичок, видимо, судорожно пытался вспомнить продолжение, — Гипермнестры, внук Египта и Даная, унаследовавший волшебный щит последнего! Уф! Да. Последнего. — Старик вытер пот и победоносно посмотрел на остальных, в том числе и на меня, продолжая тем не менее ловко втыкать травинки.
Чертовщина продолжалась: мое ухо, освоившись с гулом, различило правильно и не очень произносимые имена Абдера и Авги, а также менее уверенные упоминания об авгурах и августалах.
— Послушайте! — не выдержала я. — Но почему только на «А»? Есть же еще уйма других персонажей!
Гул сразу же как-то пристыженно смолк, а самый молодой из мужчин посмотрел на меня даже с плохо скрываемой злостью.
— Что вам надо? — довольно грубо спросил он, и все остальные дружно повернули головы в мою сторону.
— Извините, что прервала ваше занятие, но нет ли здесь Гавриила? — с трудом скрывая улыбку, пробормотала я. — Мне сказали, что он в травянистых. — Это уже совсем невозможно было произнести без смеха.
— Травя́нистых, — сурово поправил меня старичок. — И не «в», а «у». Нету у нас вашего Гавриила, разве не видно?
— Да, но, может быть…
ebooksa