Сон и явь. Перепутье

22
18
20
22
24
26
28
30

По дороге папа даёт наставления, как себя вести с этими людьми, просит быть максимально сдержанными и не откровенничать. Чувствуется, как он напряжён и взволнован, поэтому мы поддерживаем его и приободряем. Хотя сами не понимаем, как вести себя с теми, кто повелся на решение одного влиятельного человека и по щелчку пальца отвернулись от папы.

У высоких ворот огромного загородного дома нас встречает дедушка. Он выглядит искренне счастливым. Приветствует каждого из нас объятиями, и это смягчает даже папино сердце. Он проводит нас в дом, предупреждая, что некоторые гости уже приехали и ждут нас. Оказавшись в прихожей, переобувшись и пройдя через широкий коридор в гостиную, я успеваю оценить "богатство" этого дома. Мне кажется, если собрать пару картин и скульптур, стоящих только здесь, можно выкупить наш маленький дом.

Мы входим в помещение, и первое, что бросается мне в глаза — это то, что на стол накрывает прислуга, а гости сидят на диванах с бокалами и мило беседуют между собой. И я понимаю, какая огромная пропасть между нами и этими людьми. И как много работы предстоит проделать, чтобы построить мост между нами. Хотя, точно ли я хочу проводить этот мост?

Увидев нас, все вдруг замолкают, и на доли секунд между нами нависает неловкая тишина, которую в итоге прерывает бабушка, вскочив с места, поставив бокал на журнальный стол и подойдя к нам. Она приветствует нас так же радушно, как и дедушка. И только после этого все сидящие в этой гостиной подходят к нам. Все радостно приветствуют папу, говоря о том, как много лет они не виделись. У кого-то хватает наглости сказать о том, как они соскучились. Папа же держится со всеми холодно и отдалённо, хотя вежливо пожимает мужчинам руки и отвечает на женские объятия.

Среди этих людей есть родные тети и дяди папы, двоюродные братья и сёстры, которые за столько лет не захотели связаться с ним. Папа рассказывал, что только некоторые из них иногда писали ему, узнавая, как у него дела. Но делали это тайно, чтобы не лишится милости дедушки.

Нас приглашают сесть на диваны, а мы с мамой и сестрой то и дело переглядываемся и смотрим на прислугу. Сейчас каждая из нас хочет встать и помочь им, нежели сидеть среди элиты и слушать красивые высокопарные слова, от которых чаще всего веет фальшью.

Не знаю, чего я ждала от такой встречи, но теперь я понимаю, почему папа был так напряжён. По нам несколько раз проходятся оценивающим взглядом, но мы не подаём виду, отвечаем с улыбкой на все вопросы, но, как папа и велел, говорим коротко. Сам же папа разговаривает со всеми ещё более отчуждённо, не упуская возможности уколоть кого-то из гостей за их лицемерие.

Вскоре стол был накрыт и гостей становилось всё больше. Я была поражена, как много родных и двоюродных родственников у папы. Среди стольких людей не нашлось ни одного, кто наплевал бы на наставления дедушки и продолжил общение с отцом. Да, папа говорил, что многих сам оттолкнул, чтобы не портить им жизнь, но для меня это не имеет никакого значения. Если человек хочет, он обязательно найдёт возможность за несколько десятков лет, чтобы быть рядом.

Дедушка приглашает всех за стол. Мы садимся, и он произносит тост:

— Нам многое предстоит пройти с вами, — обращается он к папе. — Но я хочу, чтобы каждый из нас нашёл силы и мудрость простить друг друга и вновь стать семьёй.

Папа криво улыбается, но поднимает бокал в знак принятия дедушкиных слов. Все внимают каждое последующее слово главы этого дома, который рассказывает об упущенном времени, раскаянии и искреннем желании всё исправить.

Почему-то я не испытываю к ним с бабушкой такой злости, как к остальным членам данного семейств, хотя с них всё и началось. Наоборот, всё время, что я здесь нахожусь, мне хочется подойти к ним и ещё раз обнять, поцеловать, но не могу себе позволить такой фривольности.

Когда дедушка заканчивает свою речь, к папе обращается его родной дядя:

— Ну что, Дионис, теперь с нетерпением ждём тебя в строю.

— О чём ты? — интересуется в ответ папа.

— О возвращении в отцовский бизнес.

Мама аж давится соком, который в этот момент пьёт. Папа помогает ей откашляться и подаёт салфетку. И только когда она приходит в себя, он обращается к дяде:

— А кто сказал, что я вернусь? Я согласился на примирение, а не на возвращение в прежнюю жизнь.

Между ними нависает неловкое молчание.

— Поговорим об этом позже, не за столом, — говорит дедушка.