Сон и явь. Перепутье

22
18
20
22
24
26
28
30

— Марианна, что значит твоя мать? — он делает паузу, словно до конца не понимая, что происходит.

В ушах продолжает звенеть. Сердце разрывается от обиды за маму. Её считают недостойной — женщину, которая поднимала их сына, когда они его растоптали, которая была с ним и в горе и в радости. Ту, которая любила их сына больше жизни и была ему верна всем сердцем, называют недостойной. У меня сводит челюсть от ярости.

Я ничего не отвечаю Итану. Он сидит, переосмысливая всё сказанное, и вдруг с ужасом смотрит на меня. Очевидно, до него доходит смысл всего происходящего.

— Дионис твой отец? — спрашивает, не веря в собственные слова. — Он умер?

Его вопрос подвергает меня в шок. Он не знал?! Не знал, что папа умер?! То есть, эти люди даже не сообщили об этом никому?! Мне хочется разрыдаться. Нет. Мне хочется вернуться обратно на барбекю и вцепиться ногтями в лица этих бесчеловечных людей. Плюнуть и высказать всё, что я о них думаю.

— Открой мне дверь! — дрожащим голосом требую вновь.

Несколько раз я нервно дергаю ручку двери, и Итан, наконец, открывает мне её. Не попрощавшись, я выхожу из машины и, хлопнув дверью, направляюсь к дому. Как только я отворачиваюсь спиной к Майеру, из глаз начинают течь слёзы. Не думала, что на свете осталось что-то, что может ещё задеть меня так за живое, и что я способна на такой всплеск эмоций. Ускоряю шаг, чтобы поскорее оказаться в своей комнате и позволить всей всплывшей боли вылиться наружу.

Я подхожу к двери подъезда, но не успеваю в неё войти. Крепкая мужская рука хватает меня за локоть и разворачивает к себе. Хочу психануть на Итана, сказать, чтобы перестал трогать меня. Сказать, как я его презираю за сказанные им слова, но он не даёт мне это сделать. Крепко обнимает и просит прощения, коснувшись губами макушки моей головы.

— Нам надо поговорить. Давай зайдём в дом, — произносит он тихо.

Миссис Лоран на пару дней уехала в гости к подруге, поэтому я принимаю его слова и приглашаю подняться наверх. С трудом заставляю себя успокоиться и взять себя в руки. Зайдя в квартиру, говорю Итану подождать меня на кухне, а сама иду в комнату, чтобы переодеться и смыть макияж. Возможно, это поможет расслабиться. Оказавшись уже в родных стенах, снимаю с себя платье, надеваю домашнюю пижаму, подхожу к зеркалу и, увидев свой устрашающий вид, начинаю приводить лицо в порядок.

Хочу, чтобы время остановилось. Не хочу разговаривать с Итаном. Мне больно. Будто кто-то вскрыл старые раны, и теперь они кровоточат.

Я вспоминаю всё, что когда-то приходилось пережить родителям и нам, вспоминаю, как тяжело было после их смерти. Мы не нуждались в деньгах, хоть у нас их и не было, но каждый нуждался в родителе. Маму бросили, когда ей было три года, папу, когда ему было двадцать три. Но они оба были одинаково несчастны, так как невозможно быть полноценно счастливым без любви и поддержки мамы и папы. Родителей не стало, и в самый жуткий час, когда хотелось умереть, больше всего я нуждалась в родном плече, которое обнимет и подержит. Но плеча не было. И это разрывает моё сердце на части.

Раздаётся стук в дверь, и она слегка открывается.

— Могу войти? — спрашивает Итан.

— Входи, — отвечаю ему, вытирая слёзы из глаз и отходя от зеркала.

— Тебя долго не было. Решил проверить, всё ли в порядке, — он подходит ко мне, с досадой смотря на моё лицо.

Касается рукой моей щеки.

— Прости. Не хочу, чтобы ты плакала.

— Всё в порядке, — отворачиваю голову, чтобы убрать его ладонь с моего лица. — Ты хотел поговорить? О чём?

— Думаешь, нам нечего обсудить?