— Я долго не мог решиться сюда прийти, — начинает он.
— Я покажусь сейчас очень грубой, — говорю с обидой в голосе и, повернув голову в его сторону, встречаюсь с ним взглядом. — Но вы отреклись от него дважды, поэтому могли уже и не приходить.
— Дважды? — хмурит брови.
— Второй раз, когда к вам пришли домой и сообщили, что он умер. Вы тогда сказали, что у вас нет сына.
Он меняется в лице. Я замечаю, что мои слова ранили его, и это меня удивляет.
— Помню этот день. За двадцать с лишним лет я так привык на все разговоры о Дионисе говорить, что у меня нет сына, что когда ко мне пришли и сообщили ужасную новость, я ответил, не уловив смысла слов. Возможно, это была защитная реакция. Как тебе объяснить? — он задумывается, подбирая слова. — Ты каждый раз собираешься поговорить с сыном, но постоянно откладываешь этот разговор на потом. Проходят годы и решится всё сложнее. А потом тебе стучатся в дверь и сообщают, что сына больше нет в живых. Я до сих пор пребываю в шоке и не могу поверить в случившееся.
— Вы ведь могли прийти хотя бы на похороны.
— Мы с Терезой были на похоронах. Подальше от всех, но были.
Я внимательно смотрю на него, пытаясь понять, врёт он или нет.
— Ты была убита горем. Помню твоё изувеченное лицо в слезах и врача рядом, — будто поняв мой взгляд, рассказывает он, чтобы убедить меня в правдивость своих слов. — Поэтому Терезе твоё лицо показалось знакомым на барбекю.
— Но вы так и не смогли узнать меня.
— Она предположила, что ты и есть дочь Диониса, но я убедил её, что она ошиблась. В тот день на похоронах у тебя была повязка на голове и раны на лице. Ты была не похожа на саму себя, поэтому я решил, что Тереза, увидев рыжие волосы и голубые глаза просто восприняла желаемое за действительное.
— Желаемое? — с уст вырывается смешок. — Или со мной, как с папой? Никак не могли решиться поговорить?
Он молчит. Удивительно, но такой человек не находит слов, чтобы ответить что-то.
— В любом случае, вы и не обязаны были со мной встречаться, — добавляю я. — Мы с вами чужие люди.
— Хотелось бы это исправить.
Теперь отмалчиваюсь я. Не потому, что нечего сказать, просто не хочется больше произносить грубых слов.
— Я рад вашему знакомству с Итаном, — прерывает наше молчание. — Ему в обществе не хватало такой девушки, как ты.
— Вы меня не знаете, чтобы так говорить.
— Знаю твоих родителей. Этого достаточно, чтобы быть уверенным в твоих принципах.