И, как только надела его и почувствовала аромат Давида, я поняла, что не верну ему свитер никогда. Он мой.
На телефоне тихо проигрывалась песня за песней. И вот я услышала игру любимой гитары. Вскочив, я расплылась в улыбке. Мне вдруг так захотелось быть счастливой открыто — выплеснуть и показать свои эмоции миру. Ощущая себя небрежной в необъятном свитере, я решила распустить волосы, чтобы хоть немного казаться женственной. Я отдалась танцу, позабыв обо всем. Улыбаясь и смеясь, я перестала замечать хоть что-то. Танец возможно длился минуту, а возможно и целый час. Я не знаю. Меня переполняли эмоции счастья, и мне не хотелось останавливаться.
Но пришлось, когда заводная мелодия вдруг сменилась на игру саксофона. Эта была до боли знакомая мелодия из любимой песни родителей, но она была без слов.
Дыхание сперло, когда я почувствовала, как сзади ко мне подошли. Я обернулась и увидела Давида, который бесцеремонно, но очень нежно, положил руку мне на талию, а второй рукой взял мою ладонь. Я без слов поняла его. Положив руку ему на плечо и, прислонившись к ней лицом, мы закружили в медленном танце.
Его объятия, наверное, это и есть бесценность, которую не купить ни за какие богатства мира. Его объятия — это роскошь, к которой мне, в скором времени, не дотянуться.
Теперь я поняла маму, которая однажды сказала мне, что нет беднее человека, лишенного близости с любимым человеком. Как же точно. Ведь скоро, имея все, я стану самым бедным человеком.
— Что мне сейчас стоит украсть тебя у него? — уткнувшись в мои волосы, прошептал он.
— Это стоит моей чести. Прошу, никогда даже не думай об этом! — произнесла взволнованно.
От его слов глаза неожиданно наполнились слезами, а в горле образовался ком, который заставлял задыхаться. Меня разрывало на части это перепутье.
Шёпот его слов был слишком громким для меня. Я прижалась к нему ещё сильнее, не желая даже на мгновение отпускать его. Я не хочу, чтобы в нашей жизни были другие. Мечтаю, чтобы были только мы: я и он. Просто не могу и не хочу представлять нас с другими
Я сошла с ума, понимаю, но в этом сумасшествии я счастлива.
— Полетим в Париж?
— Прости? — я взглянула на него удивлённо.
— Завтра. В Париж.
— Вам же завтра нужно в Петербург, — с трудом вымолвила я, не веря своим ушам.
— Я не могу, — он сделал паузу и усмехнулся. — Нет, просто не хочу!
— Давид, я… — остановилась, понимая, что не могу сказать "нет", но и "да" сказать я не осмелилась.
Он потянул меня вновь в свои объятия, ничего не сказав в противовес, но кажется все и так было ясно. Ведь биение моего сердце, что можно было услышать даже за континентом, было громче любых слов для него.
* * *
— Артём, — позвала друга, вернувшись домой с утра.