Она пересекла газон, стараясь не наступить на студентов, которые занимались или отдыхали между лекциями на траве, и взбежала по лестнице к своей комнате в общежитии, по пути нечаянно отдавив какому‐то молодому человеку ногу – уж больно она была большая.
– Ох, извините! – крикнула Элинор через плечо и поспешила к своей комнате, которая располагалась по левой стороне коридора.
Сердце у Элинор взволнованно стучало. Она попыталась успокоиться, прижав письмо к груди. Наверняка там приглашение в сестричество! Оно изменит ее жизнь. Сделает ее яркой, а не скучной. Популярной, а не незаметной. Сделает частью веселой компании, а не одинокой простушкой.
Элинор не представляла, где взять деньги на вступительный взнос, – после трех семестров родители уже с трудом наскребали плату за учебники и все необходимое. Но это мелочи, она что‐нибудь придумает. Элинор просунула палец под клапан конверта из дорогой плотной бумаги и принялась его отклеивать. Руки у нее дрожали. Из конверта выпал листок такой же дорогой бумаги.
Перед глазами у Элинор все расплывалось; она несколько раз моргнула, потом перечитала письмо еще раз, теперь помедленнее. Она вчитывалась в каждое слово, пытаясь выжать из него значение, противоположное тому, что прочитала в первый раз. Но к третьему прочтению глаза у нее уже жгло от слез. Она все правильно прочла, ей действительно отказали. Элинор скомкала письмо, и тут в комнату вбежала ее соседка Надин Шервуд.
– Почему у тебя такой вид, будто кто‐то умер?
Элинор сунула смятое письмо подруге. Надин расправила его одетой в перчатку рукой, просмотрела, а потом бросила в мусорную корзину возле комода.
– Знала бы, что ты хочешь в АБХ, – сразу бы тебя предупредила, что этим все кончится. Чего ты мне не сказала‐то? – Надин сняла жакет, одновременно скинув туфли с открытым носком.
– Хотела тебя удивить.
– Милая моя, все знают, что они берут только девушек, у которых волосы прямые как линейка, а кожа светлее бумажного пакета. Как ты‐то этого умудрилась не заметить? – Надин уселась на свою кровать, постукивая пальцем по золотому портсигару. – Иногда ты ведешь себя так, будто Огайо на другой планете.
Элинор уже слышала такое про АБХ, но решила, что это просто сплетни. Во-первых, потому что глупо же судить о девушке по цвету кожи, а во‐вторых, она знала как минимум двух студенток, которые попали в АБХ и не соответствовали этим требованиям.
– Миллисент в АБХ, а у нее кожа темнее моей.
– Папа Миллисент судья, и семья у них богатая. – Надин закурила «Честерфилд». – Ее мать была в АБХ, и ее родители оба окончили Говард. Это называется «места по наследству».
Этого Элинор не знала. Для нее все это было в новинку. Она развернулась и уставилась на себя в зеркало, висевшее справа от двери. Глаза до сих пор заплаканные, а еще кожа теплого бронзового оттенка, широкий нос, высокие скулы и неплохая копна на голове. Так о ее волосах всегда говорила мать, водя по ним расческой-выпрямителем каждое воскресенье перед церковью. Элинор говорили, что она симпатичная, но она никогда не считала свой цвет кожи достоинством или недостатком. Он просто такой, какой он есть.
Честно говоря, Элинор даже не знала, что неграм есть дело до цвета кожи друг друга, пока год назад не приехала учиться в негритянский университет. В Огайо ближайшими соседями семьи Элинор были итальянцы и немцы, а чуть подальше в их квартале поселилась еще и польская семья. В ее городе негры были слишком заняты тем, чтобы уживаться с соседями, и на то, чтобы соревноваться между собой, их уже не хватало.
– И что мне теперь делать?
– Забыть про этих выпендрежниц и сходить со мной сегодня на танцы.