Книгу Марии Конюковой можно считать одновременно и портретом на фоне эпохи, и описанием эпохи на фоне портрета. Герой романа – дед Марии, который большую часть жизни прожил в Советском Союзе. Существование в Советской империи превратило его, талантливого, умного человека, физика-ядерщика, в представителя особой породы людей, которую советский писатель Илья Эренбург именовал ужаснувшимися. В книге о жизни и выживании homo soveticus`а автор пытается осмыслить эпоху СССР 1970–80-х годов, к оценке которой мы только сегодня начали подходить. Для главного героя реальность была сочетанием богатой и яркой жизни духа с ежедневной борьбой за нормальное существование в условиях тотального дефицита и железного занавеса. Главной мечте деда суждено было сбыться: он умер очень пожилым человеком, своей смертью и в своей постели, избежав всех опасных капканов, которые ставил перед ним век-волкодав. Но какой ценой…
v 1.0 – создание файла – shum29
Мария Львовна Конюкова
Защита Иосифа Винца
© Конюкова М. Л., текст, 2024
© ООО «Издательство АСТ», 2024
Господа, что за шум слышен? А-а-а… Это темные воды совка с тяжким грохотом подкатывают к изголовью. Я приподнимаюсь и вглядываюсь в их даль. Странное чувство. Вроде вижу мир, в котором жила. А мира этого больше нет. И меня там, соответственно, больше нет. С ужасом ли я вспоминаю происходившее в той реальности? Вижу ли я ее в каком-то особом свете? В течение долгих лет я оценивала свою жизнь в Советском Союзе, да и сам СССР, скорее отрицательно. А потом вдруг поняла, что судьба сделала мне неоценимый и мной недооцененный подарок: я жила на другой планете, в мире, который не вернется.
Я не хочу вернуть Советский Союз. Не хочу воскресить мертвых – они мне ничего не скажут. Нет того странного мира. Нет тех людей, которые плыли рядом со мной по его мутным волнам. Нет того мирка, в котором я не без успеха пряталась от ударов этих волн.
Утром 7 ноября 197* года я проснулась поздно и с чувством счастья. Почему-то на бабушкином диване. Бабушка всегда вставала рано, и я, внезапно проснувшись, перебралась на ее диван часов в семь утра.
Из репродуктора на улице неслась песня на стихи убитого при Сталине поэта Бориса Корнилова: «Нас утро встречает прохладой…» Она усилила ощущение счастья. Я знала, что в этот день была демонстрация. Репродукторы, подвешенные на углах нашего большого многоквартирного дома, включали только в праздничные дни: 7 ноября и 1 мая.
Через короткое время мы с мамой вышли погулять. Спустились на Свердловскую набережную. По ней за несколько часов до нас прошла демонстрация. Протекла большой рекой – пышным шествием, неся огромные бумажные гвоздики, портреты вождей, какие-то лозунги и прочую советскую символику. На мостовой лежали обрывки пышных фальшивых цветов, маленькие флажки со сломанными древками, чей-то растоптанный раскидай из фольги…
Не было больше на улице праздничных людей. Остались только их следы, которые вскоре уберут.
И вдруг я ощутила прилив счастья.
Так почему же я почувствовала себя такой счастливой? Что это было? Почему я мечтала о том, как, взрослая и красивая, пойду в этих колоннах? Как буду весела, как запоет моя душа…
Господи… Ведь меня же пару лет назад водили на демонстрацию. Еще и в лучшее время года – на Первомай. И что я помню? Что я маленькая. Что всем по пояс. Что скучно. Что все скандируют какие-то не воодушевляющие глупости. Некоторых – счастливых – девочек несут на плечах. Меня нести некому, поэтому я вижу пряжки чьих-то брючных ремней. Зато слышу явственно, как кричит какой-то глашатай на трибуне:
– Кировский завод!
Часть толпы (видимо, состоящая из работников Кировского завода):
– Ура-а-а!
Глашатай:
ebooksa