Тень Галена

Высосал кровь и со знаньем лекарствами рану посыпал,

Как дружелюбно родитель его был обучен Хироном

Гомер, VIII—VII вв. до н. э

***

День сменялся днем, растворяясь в смене сезонов. Зимние холода растаяли с лучами весеннего рассвета, а пышное лето, измотав горожан пыльным зноем, уступило пьедестал влажной, бархатной осени.

– Ну, пора тебе, Квинт, проявить себя! – вскоре после нашей первой встречи в Риме сказал мне Гален.

Некоторое время я еще пользовался его гостеприимством, разместившись в новом доме учителя недалеко от Храма Мир, а как только мне удалось начать врачебную практику и обзавестись первыми собственными пациентами, я немедленно озаботился поиском жилища.

На третьем этаже инсулы в Субуре я нанял комнату, окнами выходящую на маячившую вдалеке громадину траяновых терм. Высунув голову и выглянув направо, можно было различить и кусочек амфитеатра Флавиев, куда из Субуры регулярно стекались несметные толпы, предвосхищая очередное зрелище. Соперничать с ним в популярности мог бы, пожалуй, один лишь Большой Цирк.

Раскинувшись в долине между Авентином и Палатином, в его гигантском овальном чреве могла одновременно соревноваться целая дюжина колесниц – квадриг[1], запряженных четырьмя резвыми скакунами каждая. От завсегдатаев я слышал, что при желании здесь удалось бы разместить все тридцать легионов, что сторожат Империю, раскинувшуюся на территории едва ли не всей ойкумены. Но даже и так, осталось бы еще, по меньшей мере, несколько десятков тысяч мест для всех пришедших посмотреть на скачки.

А еще я слышал истории, что с незапамятных времен существовали в Цирке четыре партии – команды, отличающиеся цветом и, временами сменяющими друг друга спонсорами. Крутившиеся деньги в этом, по истине государственного размаха аттракционе, измерялись миллионами сестерциев, ну а горячим поклонником той или иной партии без труда смог бы назвать себя едва ли не каждый второй житель Рима. Многие приезжали поболеть за любимые команды и из многочисленных городков Лация. В дни самых щедрых выступлений, на широченных трибунах Большого Цирка можно было бы найти едва ли не четверть населения всей имперской столицы. Век за веком популярность скачек не снижалась, оставаясь невероятной!

Но в ту осень, о которой я хочу сейчас поведать, ничего этого я еще не знал. Прожив в Риме чуть менее двух лет, я ни разу не был в Большом Цирке и, признаюсь, не испытывал к состязаниям колесничих никакого интереса. Помня цену, какую пришлось заплатить моему предку за неумеренную азартность, я избегал подобных удовольствий. Мог ли я тогда представить, что равнодушие и невежество мои к столичным развлечениям скоро сослужат добрую службу..?

Уделю, пожалуй, несколько строчек той невероятной истории, ведь именно благодаря ей семья Гельвиев, спустя полтора века после изгнания прадеда, смогла вернуться в Рим. Имя Галена в роли моего наставника, безусловно, давало некоторое преимущество, при поиске пациентов. Но преимущество это не было достаточно велико, чтобы при наличии множества врачей в городе непрерывный поток больных охотно отправлялся ко мне. Все знали, что у всякого блестящего представителя той или иной профессии учеников бывают десятки, отнюдь не все из них талантливы, да и сам Гален еще только обретал ту репутацию, что заслуженно вознесет его позже. Если сидеть лишь в городе, временами, можно было оставаться без пациентов с неделю и даже дольше. Зато за комнату в инсуле платежи приходилось вносить исправно.

Половина заработанной в Пергаме суммы была аккуратно возвращена мне Галеном, но в кусающихся римских ценах она растаяла намного быстрее, чем я мог предположить. Готовый на многое, в ту пору я нередко выезжал далеко за пределы Рима, разъезжая по Лацию, откуда меня, время от времени, вызывали состоятельные пациенты. Кому-то было лень ехать в город, кого-то мучили боли, тяготящие подобное путешествие, ну а кто-то хотел получить помощь врача, хоть что-то смыслящего в медицине, но не мог позволить себе знаменитостей, неохотно выезжавших за пределы столицы и уж точно не за обычную плату. Последние – были моей основной аудиторией.

Еще многому мне нужно было научиться, чтобы претендовать на большее и, хотя я по-прежнему часто смотрел на работу Галена, бывая с ним у постели больных – настоящий опыт не набирается быстро. Природными же дарованиями учителя в области диагнозов, равно как и феноменальной его памятью на средства лечения, я не обладал. Ни глаз мой не был столь зорок, ни ум столь прозорлив.

В конца второго года в Риме, дождливым осенним днем я получил вызов в небольшой городок – Пренесте. Часто там покупали себе виллы отставные чиновники и ушедшие на покой торговцы, которым претил шум большого города и кто уже успел нажить некоторое состояние. Не столь большое, чтобы замахнуться на Кампанью и Неаполитанский залив, но позволяющее выбирать из множества более доступных, но все еще приятных мест.

Средних лет крестьянин согласился помочь мне преодолеть почти двадцать миль за смехотворные пару сестерциев и, прямо с рассветом, мы выехали. Сидя на задке, я покачивал свешенными ногами и смотрел по сторонам, разглядывая ряды высаженных вдоль дороги кипарисов. К полудню мы все еще проезжали поля и виноградники, принадлежавшие какому-нибудь зажиточному сенатору. Крестьянин попался молчаливым и не произнеся, кажется, ни слова, он расслабленно правил стоптавшимся от старости мулом. Дороги размыло недавними дождями, так что местами колеса сильно вязли.

Покинув Рим с первыми лучами, добраться до места назначения нам удалось лишь к вечеру, так что фамилия пациента уже вовсю готовилась ко сну, чему я своим внезапным появлением помешал.

Не добавит ценности моему рассказу, если я поведаю, как лечил понос отставного центумвира[2], почти полвека своей жизни посвятившего разбору мелких дрязг в суде. А вот случившееся парой дней позже я запомнил надолго.

Покинув владения старика, доживающего свои дни в тишине сдержанной роскоши, я пешком двинулся в сторону Рима, рассчитывая поймать по пути кого-нибудь из торговцев или крестьян. Мой карман утяжеляли пятьдесят сестерциев и это был еще вполне сносный гонорар. К сожалению, медицина, как и большинство других сфер, по-настоящему баловала деньгами лишь лучших.

Избранным – все, ну а остальным – остальное. Именно таким, пожалуй, мог бы стать девиз большинства жителей Вечного города в те времена отчаянной и жестокой конкуренции. Стекаясь со всех границ империи, мастера любого рода и те, кто выдавал себя за таковых – зубами вырывали друг у друга кусок хлеба. В горниле противостояний ковались, преуспевали и выживали лучшие. Ну, или наиболее хитрые. Бывало по-всякому.