Тень Галена

– Прошу прощения – он, кажется, заметил пробежавшую на моем лице тень боли и сразу освободил ладонь из стальной хватки.

– Сила осталась, а чувствительности – никакой – пожал он плечами. – Представь только, каковы выходят мои скульптуры – Гай вздохнул.

– Вы упали с лошади? – несколько смущенно спросил я. В этом огромном, богатом доме, без Галена я чувствовал себя неуверенно.

– С лошади? О да! Многократно – рассмеялся Гай. – Ты что же, в самом деле ничего обо мне не слышал?

Совсем скоро я уже знал весь анамнез.

Обучая меня, Гален всегда настаивал, что необходимо как можно подробнее расспрашивать пациента обо всей предыстории. Узнать получше, что и когда у него заболело, как и чем лечили, с каким результатом и каковы были ощущения. Большинство врачей этим чудовищно пренебрегают, особенно методисты – вспоминал я слова учителя.

Памятуя об уроках и пользуясь благостным расположением духа богатого пожилого римлянина, я выяснил, что он был возницей в Цирке. Но Гай отличался от обычного колесничего, коих ездят сотни и коим нет числа в их смене столь же частой и неотвратимой, как смена времен года.

Гай был Великим!

Родившись вдали от Рима, в Лузитании, среди испанцев, участвовать в гонках на колесницах он начал, едва ему стукнуло восемнадцать. Несколько своих первых гонок на ипподромах малой родины Гай выиграл с такой зрелищностью и быстротой, что желавший подзаработать устроитель скачек быстро договорился со знакомыми и, спустя полгода, Гай уже был нанят командой Белых для участия в соревнованиях в Риме. Белые – одна из партий – не были фаворитами в Цирке, и, больше других скованные в средствах, часто набирали возниц из низших слоев общества. Рим принял парня благосклонно и уже после пары сезонов чрезвычайно успешных выступлений, Гая взяли в команду Зеленых – главную команду Рима.

– Сейчас ее главный спонсор – Луций Вер, соправитель императора Марка – рассказывал Гай, – ну а когда-то, поднимая столбы пыли, на квадриге Зеленых мчал сам император Нерон!

Однако, для успеха возницы одного таланта мало. Важно было не умереть и не остаться калекой, что сплошь и рядом происходило с колесничими. Ставки всякий раз были высоки. За лихую победу в гонке можно было получить сорок и даже шестьдесят тысяч сестерциев! Приходилось мириться с осознанием, что всякий раз запрыгивая в квадригу, до окончания забега можно было и не дожить.

Ах этот оглушающий рев толпы… Воздух, пропитанный надеждами и восторгом, горечью и волнением – в пыли и шуме гонки, когда от победы, как и от смерти тебя отделяет один лишь миг… – Диокл закатывал глаза и восхищенно предавался воспоминаниям, размахивая руками.

Сделав очередной восторженный жест, он ненароком приложился кистью об угол колонны, рядом с которой стоял. Я услышал влажный хлопок удара и поморщился, представляя как это, должно быть, больно, но Гай совершенно ничего не заметил и невозмутимо продолжал бороздить свою память.

– Редкий возница переживал несколько сезонов, оставаясь в строю. Еще более везучий мог выступать три или пять лет подряд. Но мне повезло…Нет, пожалуй, мне невероятно везло! Десятилетие за десятилетием. Четверть часа длился каждый мой заезд, а было их триста? Нет! Семьсот? И снова нет! Четыре тысячи двести пятьдесят семь! Столько насчитала публика... – Гай гордо улыбнулся, сложив руки на груди.

Я обомлел. Даже не смысля в скачках, счет на тысячи заездов не укладывался в моем воображении. Сколько же он мог заработать, подумалось тогда мне. Ведь гонорары возниц потрясали щедростью лишь потому, что век их был совсем короток и каждый заезд мог оказаться последним.

Словно прочтя немой вопрос в моих глазах, Диокл с гордостью улыбнулся и расправил плечи.

– Почти тридцать шесть.

– Тридцать шесть? – я переспросил.

– Да-да, без малого тридцать шесть миллионов сестерциев принесли мне гонки! Но я давно, впрочем, перестал считать деньги…

Я не нашелся, что ответить. Даже не удивился. Подобные цифры просто никогда не приходили в мою голову, как не пытается никто сосчитать песчинки у воды или число иголок в сосновой роще. Чрезмерная величина суммы вызывала скуку и равнодушие. На эти деньги можно было бы, наверное, кормить Рим целый год или залить деньгами военную кампанию, отправив легионы покорять новый континент.