Вмешались боги, не иначе – к вечеру я все еще был жив. Мы снова были в термах и я хрустел спиной старого возничего, пытаясь промять его стальные мускулы. Так же неожиданно, как пришла – боль отступила и теперь он жаловался на колющий холодок, будто бы бегающий вдоль его позвоночника. Как казалось Диоклу, холодок мурашками отдавал куда-то в палец, которого он много лет уже не чувствовал. С надеждой на успех – мы продолжали.
Гай Аппулей Диокл, вероятно, в самом деле искренне мечтал о возвращении чувствительности рук, чтобы предаваться лепке. Все растянувшиеся на долгие часы процедуры, едва прошел первый гнев, он занял рассказами об отличиях между стилями Праксителя, Поликлета[3] из Аргоса и, отдавшего предпочтению мрамору над бронзой, неоаттического Скопаса[4].
Ну а я надеялся выйти живым и вернуться в Рим. И, конечно, про себя воздавал хвалу Эскулапу за то, что мы хотя бы немного продвигаемся. Особенности скульптур, признаюсь, интересовали меня куда меньше.
В очередной день в термах, задыхаясь в горячем пару и продавливая спину Гая коленом, я поскользнулся и, ловя равновесие, со всего размаху приземлился рукой на его ладонь, лежащую на влажном мраморе.
От неожиданности Диокл вскрикнул.
Еще через несколько дней старый возница чувствовал прикосновение тканей и растений к своей коже. Дуновения воздуха, равно как и легкие поглаживания пока не ощущались, но мы явно были на верном пути.
Метод Галена работал!
К концу второй недели я был готов поклясться, что вот-вот смогу философствовать о каноне Поликлета, обсуждая его Дорифора[5] и Диадумена[6]. А уж тем более легко отличая его произведения от работ Евфранора, современника Праксителя и Лисиппа[7].
Слушая искусствоведческие бормотания несметно богатого колесничего, я ловил себя на мысли, что с него самого, даже на седьмом десятке лет, можно было бы лепить работы. Слегка подёрнутое дряблым жирком тело, под тонкой верхней прослойкой отличалось такой твердостью и рельефом, что я восхищенно представлял, каким же должен был быть его торс лет тридцать назад. В эпоху расцвета таланта и природных сил.
Уверен, он мог бы заинтересовать Поликлета ничуть не меньше, чем Поликлет заинтересовал его самого. Но не судьба – много веков разделили их судьбы – улыбался я, в который раз проминая локтями крепкую спину. Регулярный массаж размягчил мышц и теперь позвонки его все чаще хрустели. Два верхних, с самого начала вызвавших мое беспокойство, на глаз уже стояли на положенном им месте.
К концу третьей недели Диокл лично вошел в мой кубикул на рассвете. Продирая глаза я проснулся, наблюдая как его гордый силуэт возвышается надо мной.
– Пройдем со мной – властно приказал хозяин бескрайнего особняка.
Спустя несколько минут я уже шел за пожилым возницей, шагавшим так бодро, что временами я едва удерживался, чтобы не перейти на бег. Мы вошли в огромный, светлый зал. Из устроенных под высоким потолком широких окон падали первые утренние лучи солнца. Тут и там стояли скульптуры. Работы великих мастеров перемежались здесь с чем-то неоконченным – возможно, работами самого колесничего. Не лишенные таланта, они все же были грубоваты в мелких деталях, выдавая усердного самоучку.
Диокл провел меня через вереницу изваяний, и мы остановились у небольшой, размером до пояса бронзовой квадриги, запряженной четверкой лошадей. Гривы их вздымались – лошади ржали и смотрели в разные стороны. Позади, на квадриге стоял возничий, одной могучей рукой сжимавший поводья, а второй – хлыст.
Бронзовое изваяние было отлито и выглядело столь искусным, что казалось, будто я смотрю на пойманный миг окончания настоящего заезда. Вот возница выжимает из коней остатки сил для последнего рывка. Их копыта поднимаются высоко, мускулистые крупы блестят от пота, гривы развеваются на ветру…
– Она твоя, врачеватель! Ты вернул мне мечту! – Диокл внимательно посмотрел на меня. Его голос был наполнен благодарностью, добавлявшей его звучанию бархатистые нотки.
Я растерянно молчал, любуясь статуей. Смущенно улыбаясь, я был искренне счастлив, что сумел помочь. Улыбаясь в ответ и разглядывая эмоции на моем лице, Диокл скрестил руки на груди.
– А о чем мечтаешь ты?
Перед самым отъездом, когда мы уже стояли в атриуме, Диокл похрустел шеей и пожал мне руку. Он провожал меня лично. Одетый все в тот же мягкий халат, облик его излучал привычную властность и довольство.
– Можно задать тебе один вопрос? – я набрался смелости поинтересоваться.
ebooksa