Тень Галена

– Договоритесь о кальдарии в термах Траяна. Сердце его может остановиться, если соприкоснется с холодным воздухом. Нам нужна высокая температура. На рассвете начнем – строгим голосом произнес Гален.

Не ясно было, кому именно Гален велит, но засуетились, кажется, все. Боэт шепнул что-то сопровождавшему его крепкому рабу и тот быстро побежал в направлении лестницы. Топот его ног, в спешке перескакивающих через ступеньки, гулко отдавался вдалеке, пока не затих на улице.

Я с тревогой взглянул на Галена. Обстоятельства складывались самым неблагоприятным образом. На кону было его имя, старательно созданное за последние два года. В случае провала, мечтам Галена пришел бы конец, а ему самому угрожало забвение и дальнейшая жизнь в роли римского врача. Хорошего. Одного из сотен других. И провал этот, казалось, был неизбежен.

***

В термах собралось множество людей. Патриции и плебеи, врачи и магистраты, случайные зеваки и коллеги Марилла по театру – собралось, наверное, с полсотни сопровождающих. Перед лицом невиданного зрелища множество людей не пугали ни высокая температура, ни влажная духота кальдария.

Вскроют живого человека! Представляете? Сейчас он будет пилить его кости. Грудь будет вскрыта! – слышал я со всех сторон возбужденно перешептывающихся зрителей.

В прилипшей к телу тунике я стоял рядом со столом. Под вниманием множества глаз я с трудом сдерживался, чтобы не поежиться. Одно дело вскрывать обезьяну, но сейчас-то речь о живом человеке! В центре Рима. Завтра весь город будет знать о том, что здесь произошло.

– Квинт. Вспомни Пергам. Ты будешь ассистировать мне – данный несколько часов назад приказ Галена не подлежал обсуждению. В этот миг мы вновь должны были поработать вместе. Мне, к счастью, была уготована совсем небольшая роль. Держать рану, да подавать хирургу все, что он назовет. Но даже так, мои руки возбужденно тряслись.

Юноша был намертво привязан к столу множеством веревок. В зубы ему дали плотно скрученную ткань, чтобы несчастный не откусил себе язык, когда боль неминуемо превзойдет все пределы человеческой выносливости.

Впервые Гален оперировал без тоги. Как и я, он был одет лишь в легкую темную тунику, чтобы насквозь мокрая она все же не просвечивала. На столике рядом лежало множество железных и бронзовых инструментов. С десяток разных порошков, пузырьков и притирок, а также катетеры для отвода жидкостей из полостей тела. Я слышал из уроков Галена, что их изобрел еще Эразистрат. Искусно изготовленные из пера птицы, они блестели в свете солнца, косо падающего через боковые окна под потолком кальдария.

Недавно рассвело. Солнце быстро поднималось и нагревало воздух. Рабы под термами без устали жгли дрова, растапливая гипокаустерий до предела, как им было велено. В первых рядах этой толпы наблюдателей стояли магистраты и Марциан. В роли неофициального, но признанного лидера медицинского мира Рима он публично указывал всем на безумность предприятия Галена и невежество по части анатомии.

– Умножая страдания, не улучшаешь жизни людей. Этот пергамский безумец хочет прославиться? Пусть! Задуманное им – невозможно. Всякий опытный врач знает это. Самонадеянность, тщеславие и отрицание предела врачебных возможностей – вот ошибки этого юнца – Марциан презрительно фыркал.

Множество врачей вокруг поддерживали его.

– Признаю, он не лишен некоторого таланта, но безрассудством своим перечёркивает любые намеки на достоинства. Жаль, что этот день начнется с созерцания смерти несчастного юноши, но такова уж воля богов – скрипел и распалялся Марциан, пытаясь привлечь на свою сторону и мнения магистратов.

Я услышал, как окружающие зацыкали на него, призывая помолчать. Гален же вовсе не обращал никакого внимания на происходящее. Целиком погруженный в мысли о предстоящем, он сосредоточенно готовил инструменты, раскладывая их в одном ему известном порядке.

Сын Марилла дышал еще тяжелее. Смертельная болезнь, усугубляясь жаром кальдария, заставляла его органы работать в темпах выше задуманных природой норм. И одна лишь юность давала им эту невероятную выносливость. Ждать дольше было нельзя. Каждая минута отдаляла нас от шансов на успешный исход. Даже совершенно здоровые люди начинали ощущать утомление от назойливого жара.

Гален поправил ткань между зубов пациента. Концы были крепко связаны за затылком, чтобы ему не удалось выплюнуть ее или проглотить. Взявшись за скальпель, он на миг остановился, посмотрел мне в глаза и улыбнулся.

– Давай попробуем, Квинт.

Итак, операция, на благополучный исход которой никто не надеялся, началась.

Страшный крик сотряс термы, напугав перешептывающуюся толпу. Юноша, грудную клетку которого Гален сейчас заживо вскрывал, испытывая нечеловеческие мучения выгибался и орал. Лишь ткань в его зубах уменьшала силу этих криков, иначе все присутствующие несомненно оказались бы оглушены. Тугие веревки выполняли отведенную им роль без нареканий. Даже в самых страшных конвульсиях пациент оставался недвижим. В лицо мне брызнула кровь из поврежденного сосуда. Не задев глаза, она вместе со стекающим с лица потом впиталась в тунику.