Тень Галена

Гален быстро работал инструментами. Вот он иссек ребра с одной стороны, на миг приоткрыв зияющую черноту тех мест тела, в которые по замыслу богов свет проникать не должен.

Иссекая вторую сторону, он был предельно сосредоточен. Ошибиться было нельзя. Одно лишнее движение, дрогнувший палец, проникновение лезвия на йоту глубже задуманного и плевральная мембрана будет повреждена – юноша задохнётся. Оставалось иссечь грудину сверху. Но боги, сразу же за ней проходит огромный сосуд – аорта. Малейшее повреждение вызовет такой фонтан крови, что пациент умрет меньше, чем за минуту. Кость размягчилась, местами на ее мутной поверхности блестели желтоватые налеты с черными прожилками. Грудина гнила.

Я видел как Гален не мигая пилит ее, чтобы осторожно отделить от грудной клетки. Повязка на его лбу, предназначенная впитывать пот, была насквозь мокрой. Временами он окунал руки в горячее крепленое вино, отчего они казались густо вымазанными кровью. Животные чаще выживали, если их раны и руки хирурга были обработаны вином или оксимелем – благодаря огромной практике, этот урок Гален выучил много лет назад.

Скрипнув, кость в его руках отделилась от ребер. Обнажилась рана, по краям которой можно было видеть легкие. Раздуваясь как маленькие кузнечные меха, они исправно работали. Плевральная мембрана не была повреждена. Пока что нам везло – окружающие сосуды также оказались совершенно чисты. Аккуратно двигая пальцами края раны, Гален изучал состояние тканей под удаленной грудиной.

В глубине грудной клетки юноши, прямо под тем местом, где еще недавно была защищающая кость, в безумной гонке скакало сердце. Сын Марилла хрипел и кричал, почти не прекращая. Кровь его текла и капала со стола. В напряженной тишине между криками пациента можно было слышать, как капли ее звонко разбиваются о влажный пол.

Некоторые из толпы уже покинули кальдарий, не в силах смотреть и слушать это кровавое зрелище. В термах творилось нечто противоестественное. И людям было страшно.

– О боги. Нет! Только не это… – Гален в отчаянии смотрел на бешено бьющееся сердце пациента. Вся его передняя поверхность была в бело-жёлтом налете. Местами, как на грудине, зияли черные полосы. Сердечная сумка – перикард – тоже гнила и распадалась. Долго соприкасаясь с пораженной костью, что была сразу над ней, пленка перикарда заразилась тем же недугом.

– Я говорил, что он обречен! – заглянув в разверзнутую грудную клетку выкрикнул Марциан. – Все потому, что сердце его смещено вправо!

Двое мужчин сзади схватили старого врача за плечи и удалили от операционного стола. Гален лихорадочно соображал. Пот капал с насквозь пропитавшейся им повязки на лбу и он нервным движением сорвал ее с себя, запачкав лицо кровью. Вид его был жутким. Огромные глаза, наполненные отчаянием – его взгляд тревожно метался по всему кальдарию, выдавая невероятное напряжение ума.

– О боги, о боги, – бормотал он.

Прежде Гален изучал и вскрывал сердца животных, но они всегда были уже мертвы. Сердце же юноши, с невероятной скоростью скакало от невыносимой боли, лихорадки и жара натопленных терм. Неизвестно, долго ли он выдержит. Испытывая нечеловеческие мучения, он страшно выл и трясся. Вид раскрытой грудной клетки, внутри которой жили и двигались органы, вызывал ужас. Либитина уже звала юношу. Нужно было действовать. Или…добивать.

– Асклепий, если слышишь – помоги – Гален закатил глаза к небу. Но там, наверху, на нас лишь равнодушно смотрел потолок терм Траяна.

Смоченная крепким горячим вином, рука хирурга осторожно просунулась в рану и через миг я увидел, что в своих пальцах Гален держит живое, колотящееся сердце. Скользкая плоть подпрыгивала прямо на его ладони. Пациент издал нечеловеческий крик, захрипел и обмяк. Шок лишил его чувств. Сейчас душа юноши была где-то между мирами. А сердце и жизнь – в руках Галена. Сердце – буквально.

Я потрясенно смотрел, как Гален, слегка придерживая лихорадочно бьющийся орган, сделал надрез на сердечной сумке. Сейчас его движения были точны и быстры на недостижимом для смертных уровне. Возможно, молитва действительно работала и теперь рукой врача двигал сам Асклепий, жрецом которого Гален считал себя с юности. Работать на живом сердце, колотящемся пару сотен раз в минуту, было, должно быть, сложнее, чем аккуратно писать на спине мчащейся во весь опор лошади. Это было невыполнимо!

Позади толпы, плотным кольцом окружающей место операции, я увидел суету и шевеление. К наблюдающим примкнул еще один зритель. Вернее будет сказать, зрительница – услышав где-то о происходящем невероятном действе безумного врача, в термы поспешила Аррия. Сейчас она изумленно глядела на Галена, который не мог ответить ей взаимностью и вообще не замечал ничего вокруг, глубоко погруженный в работу, выходящую за пределы человеческих возможностей.

Мой глаз не всегда различал, в какие моменты Гален наносит надрезы на перикарде, словно оставляя крохотные штрихи на пергаменте. Я видел, как то тут, то там на изъязвленной гноем сердечной сумке появляются тончайшие ранки. Сердце продолжало безумно скакать прямо в руках хирурга. Юноша оставался без сознания. Еще немного и он перейдет за черту невозврата – начнется агония.

Глаза Галена ничего не выражали. Его лицо окаменело, руки механически работали. Он не моргал и, казалось, долгими периодами даже не дышал. Полностью слившись с моментом, он делал то, на что едва ли кто решился бы за все века до него. И едва ли решится и через тысячу лет после. Лоскут за лоскутом, Гален снимал пораженный гноем и распадающийся перикард с живого, лихорадочно борющегося за жизнь сердца. В термах висела пугающая тишина. Полсотни человек затаили дыхание, наблюдая.

Я не знаю, сколько прошло времени. Может быть, полчаса, а может больше – солнце поднялось заметно выше. Вытащенная из раны сердечная сумка, ошметками гнилой плоти лежала на столе. В груди несчастного юноши билось алое, оголенное сердце. Мышца, год за годом дарующая жизнь всякому человеку, билась сильно, быстро и ритмично.

Вопреки пониманию всех окружающих, парень все еще был жив. В его грудной полости скопилась кровь и другие жидкости, которые необходимо было как-то вывести. Все еще работая с невероятной скоростью, Гален стремительно закрывал страшную рану. Я едва успевал подавать ему инструменты и лекарства. Дренажные катетеры Эразистрата из перьев были установлены в нескольких местах и кое-где почти сразу стала виднеться вытекающая смесь крови и выпота. Гален крепко сшивал юношу – необходимо было вернуть его грудной клетке герметичность, что без грудины представлялось почти невозможным.

Не приходя в сознание, пациент быстро и неглубоко дышал. Иногда он мычал что-то в забытьи. Не в силах вынести всех мук, что назначила ему судьба, сознание его отрешилось и пребывало в иных измерениях, ожидая решения богов о возвращении в прежнее тело. Если только невероятным чудом ему удастся выжить.