Отступаю на шаг, но взгляд не отпускает её. Она стоит там, снова с этой дурацкой решимостью в глазах, как будто это что-то изменит.
— Оставь эти глупости. — Голос становится холоднее, будто я уже начинаю терять терпение. — Заботиться… Заботься о себе!
Замолкаю, на мгновение обдумывая её слова. Взгляд снова скользит по её лицу, по этим большим глазам, полным наивного упрямства. Чувствую, как внутри меня нарастает что-то тёмное, что-то, чего я не могу контролировать.
— Я не прошу твоей заботы, — резко бросаю ей, отводя взгляд. — И не собираюсь принимать её.
— А я все равно буду…Даже о хищниках надо заботиться. А еще я голодна и хочу есть. А ты не дал мне купить кастрюлю и еду. В твоем холодильнике совершенно пусто. Я бы приготовила поесть. Я хорошо готовлю.
Секунда. Я стою молча, смотрю на неё, а внутри что-то разрывается. Она не сдаётся. Чёртова девчонка. Упрямо смотрит на меня своими большими глазами, и слова льются, как ручей, спокойные, почти уверенные.
«О хищниках тоже надо заботиться», — её голос, мягкий, но полный решимости, звучит в моей голове, словно насмешка над всем, что я создал вокруг себя. Над моей тьмой, над моими границами.
— Ты вообще слышишь себя? — шиплю я сквозь зубы, делая шаг ближе. — Заботиться? Готовить? Ты думаешь, что если накормишь меня, это что-то изменит? Что я вдруг стану… кем? Добрее? — короткий хриплый смешок вырывается из горла. Я смотрю на неё, не скрывая своего презрения.
Моя рука снова ложится на стол рядом с ней. Давление нарастает. Я хочу, чтобы она поняла — её слова здесь ничего не значат. Абсолютно ничего.
— Ты говоришь, что голодна? — голос мой становится ниже, почти угрожающим. — И что, чёрт возьми, я должен сделать с этим? У меня нет ни кастрюль, ни твоей сраной еды. Это не ресторан. Ты попала не в те стены, чтобы ждать завтраков, обедов и ужинов.
Я смотрю на её лицо, на эти мягкие, детские черты, которые разрывают меня изнутри. Она стоит здесь и говорит о кастрюлях, еде, заботе… Чёрт, она будто не понимает, где находится.
— Ты умеешь готовить? — наклоняюсь ближе, ледяной сарказм в каждом слове. — Молодец. Но ты не понимаешь, что здесь всё иначе. Ты могла бы готовить для людей, а я не человек, Утенок. Я монстр. Ты должна это усвоить.
Надолго замолкаю, смотрю в её глаза, ожидая хоть какой-то реакции. Ожидая, что она испугается, что дрогнет, что это упрямство наконец растворится в страхе. Но нет. Она стоит на месте. Чёрт бы её побрал, она не уходит.
— Ладно, — срываюсь я, почти бросая слова, отступая на шаг. — Хочешь еды? Хорошо. Будет тебе еда. Сейчас пойдешь купишь всё, что тебе нужно, и сделаешь, что считаешь нужным. Только запомни — если хоть одна копейка исчезнет, я тебе руки оторву.
Я отворачиваюсь от неё, чтобы скрыть тот адреналин, что бурлит внутри. Её наивность, её решимость — всё это просто мешает мне оставаться тем, кто я есть.
— И не жди благодарности.
Глава 6
Стук в дверь раздался глухо и уверенно. Однотонный, как метроном. Один. Два. Три. Это мог быть только он. Ашар всегда стучал так, чтобы не оставить сомнений в своём присутствии, чтобы сразу обозначить — он здесь. Ему не нужно было звонить в звонок, не нужно было ждать разрешения войти. Ашар действовал, как всегда, с уверенностью хищника, и когда он появлялся, весь мир вокруг меня будто бы начинал двигаться быстрее. Нажатие пальцев на ручку двери — и передо мной тот же самый волк, с которым мы прошли через огонь и кровь.
Его глаза, тёмные и колючие, сразу упираются в меня, цепко, как всегда. Я знаю этот взгляд, знаю этот холодный свет в глубине его глаз. Он всегда всё видит насквозь, всё чувствует до мелочей. Его присутствие словно вырезает пространство вокруг, наполняет комнату густым электричеством, которым пропитаны его движения, его слова, его мысли. Чёрные волосы коротко стрижены, лицо жёсткое, и на правой щеке виден шрам — след давней драки. О нём мы никогда не говорили, но я знаю, что Ашар каждый раз вспоминает, как этот шрам появился, когда прикасается к нему двумя пальцами.