Мы едем в молчании, и я чувствую, как её присутствие становится тяжёлым грузом на моих плечах. Я не знаю, что с ней делать. Она — проблема, которую я не просил. Но теперь она здесь. И я должен решить, как с ней быть. Я снова смотрю в зеркало заднего вида и вижу её глаза. Они смотрят на меня так, будто я — единственное, что осталось в её мире. И я не могу вышвырнуть ее на хрен. Я просто не могу.
Дорога впереди длинная и извилистая, как моя жизнь. Я ощущаю, как мои руки дрожат на руле. Я не могу себе этого позволить. Не могу позволить себе чувствовать что-то к этой девчонке. Она — чужая. Она не должна быть здесь.
Не говорит ничего, просто сидит там, сзади, и смотрит в окно. Подтянула колени к подбородку, обняла их тонкими руками. На запястьях сверху царапины и синяки. Суки…они связывали ей руки. Я продолжаю ехать, не зная, куда нас приведёт эта дорога. Но одно я знаю точно: с этого момента всё изменилось. И ни для неё, ни для меня не будет пути назад. Мой мир — это тьма, кровь и смерть. И она вошла в этот мир, не осознавая, что уже никогда не сможет выйти. Как и я когда-то.
Глава 2
Моя «Бугатти» взлетает вверх по рампе подземного гаража, будто тёмный зверь, мчащийся в ночь. Двигатель рычит, как сердитый зверь, а мои руки крепко сжимают руль. В голове крутится одно: почему я привёз её сюда? Глупость. Чёртова глупость. Я не привык принимать такие решения. Мне нужно было оставить её там, на улице. Пусть бы сама искала, где ей ночевать, что жрать. Но вместо этого я повёз в своё убежище, в свой дом. Дом. Какое нелепое слово. Это место не дом. Оно никогда не было домом. Оно — просто укрытие. Четыре стены, крыша и дверь. Здесь нет ничего, что напоминало бы о доме, о тепле, о том, что там когда-то было. Здесь только пустота. Аскетичность — это мой выбор. Мой способ избавиться от привязанностей. Привязанности — это слабость. А слабость убивает. Я поднимаюсь на лифте на свой этаж, а она стоит рядом, прижимаясь к стене. В лифте только двое — я и она. Молчание между нами густое, как туман, и я не хочу его разгонять. У неё свои мысли, у меня свои. Но всё же её присутствие беспокоит меня. Что она здесь делает? Почему стоит здесь, смотрит на свои босые ноги, как будто боится шагнуть на холодный пол?
Дверь лифта открывается с мягким звуком. Я выхожу первым, не оборачиваясь, слышу её шаги позади. Она идет медленно, несмело. И правильно. Ей здесь не место. Я достаю ключ, поворачиваю его в замке, и дверь открывается, впуская нас в тёмный, холодный простор моего пентхауса. Здесь нет ничего, кроме пустоты и мрака. Кирпичные стены тянутся вверх, высоко к потолку. Стеклянные панели окон отражают огни города, но внутри темно. Мои шаги гулко звучат в тишине, как удары молота о сталь. Я слышу её шаги за собой, легкие, почти бесшумные, как шорох листьев на ветру. Она идет медленно, словно боится потревожить что-то в этом месте. Здесь нечего тревожить, кроме моего покоя. Его она уже потревожила.
Она останавливается в центре комнаты, оглядываясь. Её глаза скользят по моему жилищу, изучают его, как животное, попавшее в ловушку. Нет никаких украшений, никаких личных вещей. Мебели минимум — один стол, один стул, огромная кровать в углу и шкаф. Это всё. Ни одной картины, ни одной фотографии. Здесь нет даже посуды, кроме одной чашки и кофеварки. Ничего, что могло бы сделать это место домом.
— Почему бы тебе не поехать домой? — мой голос звучит резко, почти грубо. Я хочу избавиться от неё. Хочу, чтобы она ушла и оставила меня в покое.
Она смотрит на меня с изумлением, будто я сказал что-то невообразимое. Её глаза наполняются чем-то неведомым темным, и я чувствую, как воздух в комнате становится тяжелее. Она долго молчит, её губы дрожат, как будто она боится сказать правду.
— Мне некуда идти, — наконец, произносит она. Её голос тихий, едва слышимый, но в нём звучит боль, от которой мне становится не по себе. — Моя мать… она… наркоманка. Она продала меня этим людям за долги. Завтра меня должны были купить.
Слова её бьют, как плеть, оставляя следы у меня под кожей. Я отворачиваюсь, смотрю в окно, пытаясь понять, что мне делать. Мне не нужны её истории, не нужна её боль. У меня достаточно своей. Но её слова, они застревают в моей голове, как осколки стекла. Как мать могла продать свою дочь? Впрочем, моя пошла меня топить…а приемная…
— А отец? — спрашиваю я, всё ещё глядя в окно. Я слышу, как она делает глубокий вдох, будто готовится к новому удару.
— Отец? — её голос становится жестче, в нём появляется горечь, как вкус ржавого железа на языке. — Он никогда не хотел меня. Он всегда хотел сына. Он бил меня, когда мать не могла заплатить за свои дозы. Закрывал в подвале, как наказанную собаку. Думаешь, мне есть куда вернуться?
Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на неё. Её лицо бледное, глаза смотрят на меня, полные слёз, но она не плачет. Сильная девчонка. Она пережила такое, что многие не выдержали бы. Я не знаю, что сказать. Не знаю, как отреагировать. Сочувствие — не моё дело. Но что-то в её словах, в её глазах, что-то трогает меня. Задевает ту часть меня, которую я похоронил много лет назад.
— Ладно, — говорю я наконец, мой голос звучит грубо, как скрежет металла по стеклу. — Можешь пока остаться. Но чтобы я не видел тебя и не слышал. Ясно?
Она кивает, и я вижу в её глазах благодарность, которую не просил. Не заслужил. Я показываю на дверь пустующей комнаты в углу. Она подходит к ней медленно, словно не верит, что я действительно позволяю ей остаться. Комната пустая, только диван и пыльные шторы на окнах. Я открываю дверь и толкаю её внутрь.
— Спи здесь, — говорю я, закрывая дверь за ней.
Тишина снова окутывает меня, как тёплое одеяло, но я не чувствую покоя. Я слышу её тихие шаги, шорох одежды, когда она устраивается на диване. Я стою у двери, прислушиваюсь, и что-то внутри меня ломается. Что-то, что я не могу объяснить. Я поворачиваюсь и иду в гостиную, падаю в кресло.
Почему я позволил ей остаться? Зачем она мне здесь? У меня всегда был один ответ на все вопросы: никого не подпускать. Никогда. Привязанности — это слабость. А слабость убивает. Но её глаза… Они смотрели на меня так, будто я — её последняя надежда. И я не смог отвернуться. Ночь поглощает город за окнами, и я сижу в темноте, смотрю в пустоту. Я не хочу чувствовать, но что-то внутри меня кричит, пытается вырваться наружу. Её слова рвут меня изнутри, как когти, разрывающие моё сердце. Я пытаюсь закрыть глаза, попытаться забыть, но не могу. Её история — как яд, проникает в меня, разъедает мою душу. Я ненавижу её за это. Ненавижу себя за то, что слушал её. Моя рука автоматически тянется к бутылке виски на столе. Я открываю её, наливаю себе полный стакан. Глоток, другой. Огонь обжигает горло, но мне всё равно. Я хочу заглушить этот голос в своей голове. Хочу забыть её глаза, её историю. Но не могу. Я встаю, подхожу к окну, смотрю на огни города. Этот город — мой ад. Моя клетка. Я выбрал его, потому что знал, что здесь никто не найдет меня. Никто не сможет добраться до меня. Но эта девчонка… Она нашла. Она прорвалась сквозь стены, которые я строил годами. И теперь я не знаю, как избавиться от неё. Возвращаюсь к креслу, падаю в него, чувствуя, как усталость накрывает меня, как волна. Я хочу спать, но не могу. Мои мысли блуждают. Я снова слышу её слова, её голос, полные боли и отчаяния. И я не могу выбросить их из головы.
— Чёрт, — шепчу я в темноту, но никто не отвечает. Только тишина. Тишина, которая становится всё громче, всё навязчивее.