Получив корону, он первым делом начал искать возможность увеличить родовые земли. При всей пассивности князек, ставший по воле английских политических кругов королем, в этом вопросе проявил ослиное упрямство. Его не волновали ни война с Францией и Испанией, ни нехватка судов для блокирования шведских портов на Балтийском море. Георг в свои 54 года был на редкость недальновидным и глупым правителем, что демонстрировал едва ли не каждый день собственным придворным. Его кукольные германские «имперские» владения были для него всем, но для Англии они оставались клочком земли, убыточным к тому же.
И все же, как бы не был ничтожен монарх, ему удалось продавить идею. Поэтому блажь короля, в конечном счете, была удовлетворена, но опять же исключительно для того, чтобы сколотить коалицию против набирающей мощь России.
Между тем австриец – полковник Альбрехт Клюнийский, верный сторонник принца Евгения – почти не разговаривал и открывал рот, только если его напрямую о чем-то спрашивали. Саксонец же – фаворит Августа Сильного, герцог Мориц Вильгельм Заксен Цайц – старался участвовать в обсуждении любой мелочи. Однако сейчас он молчал, следуя примеру полковника. Тема, выбранная датчанином, оказалась настолько скользкая, что в открытую обвинять барона во лжи герцог не решился. Хотя случаи несоблюдения договора и открытого предательства со стороны Туманного Альбиона уже были и не единожды.
– А что скажут нам будущие союзники? – перевел разговор в новое русло барон, не замечая, как датчанин прячет победную ухмылку за хрустальным бокалом сухого белого вина.
– Центральная часть царства нам недоступна, однако украиные земли могут помочь, есть немало недовольных новыми порядками…
– Куда уж без них, – вдруг засмеялся Альбрехт Клюнийский, перебивая саксонца. – А спорим, дорогой герцог, что я даже знаю, о ком идет речь?
– Отчего же? Мне было бы интересно узнать, – пожал плечами фаворит Августа.
– О запорожцах да о левобережных казаках, они всегда недовольны, кто бы там не правил: поляки или русские. Натура у людей такая.
– Хоть речь идет об украинных землях России, но разговор сейчас не о рядовых казаках, а о персонах, стоящих наверху их иерархической лестницы, – победно усмехнулся герцог. Мол, сиди и молчи, солдафон, раз уж интеллектом не блещешь, а о буйном нраве казачества не знает разве что дикарь в Африке.
Правда про себя саксонец добавил, что не все казаки были готовы предать царя, многие гнали взашей распространителей прокламаций запорожцев, впервые за долгие годы раздолья и разбойничьей вольницы почувствовавших на собственной шее крепость законов царства. С присоединением Запорожья к России прекратились набеги на кочевников и поляков.
Огромное разбойное логовище не желало мириться с новыми порядками. Часть казачества открыто бунтовала, не желая давать новую присягу царю, тем более что командиры с принятием оной приравнивались к дворянам-великороссам, простые казаки оставались свободными и независимыми служивыми людьми, не платящими податей и прямых налогов в обмен на привычную и нужную казачью службу.
– Ну, так кто же решился предать царя? – нетерпеливо спросил граф Кальмаре.
– Господа, вы знаете, что после предательства Мазепы вера гетманскому слову истаяла как туман на заутрене, – начал издалека герцог, но, видя, что его собеседники не проявили желаемого интереса, мысленно чертыхнулся и постарался как можно быстрее и информативней донести до них сложившуюся обстановку. – Сейчас гетманом избран Скоропадский, человек слабый, не могущий определиться с собственной позицией по отношению к царю.
– Глупость, уж про казаков мы наслышаны достаточно, они всю войну исправно несли службу, если бы они в смятении были, то подобного бы не было, – возразил граф.
– Рядовые казаки, может, и несли, но мы говорим о командирах, стоящих выше тысяч и тысяч воинов, – отмахнулся герцог, не желая продолжать бессмысленную с его точки зрения дискуссию. – Нынешний гетман, желая угодить всем, на самом деле не угождал никому. Я достоверно знаю, что в Малороссии постоянно жалуются на него, и в то же время в Москве знают, что он многое дозволяет казакам в ущерб царским интересам.
– Так почему его не сменят? Говорят, что молодой царь скор на решения, ссыльных и опальных за последние годы набралось немало, – удивился молчавший до этого полковник.
– Во время войны смена гетмана могла плохо повлиять на отношения с казачеством, все-таки выбирали его по традиции. Сейчас же, когда две войны закончены, возможны перестановки, у царя не один десяток полков высвободился, в случае нужды может их направить туда, чтобы приструнить зарвавшуюся вольницу. Это Скоропадский понимает как никто другой, ему уже из Москвы не одно письмо с царским неудовольствием пришло.
– А откуда это известно? – поинтересовался датчанин, отпивая из бокала вино.
Отвечать на вопрос герцог не стал, лишь пожал плечами. Ну не станет же он говорить, что люди гетмана сами вышли на него и буквально принудили начать разговор о восстании против царя. Понимали казаки-предатели, что сил у них мало, они даже без царских линейных войск могут проиграть своим же собратьям, не предавшим государя и не нарушившим присяги.
– Но вы, герцог, не сказали главного, – как бы невзначай заметил барон Тисмар.