Она осеклась, подумав, что стала суеверной, как деревенская знахарка. Боится сказать или сделать что-то неправильно, спугнуть осторожное недоверчивое ощущение счастья, только-только примеряющееся войти в ее жизнь, как пуганая бродячая кошка, которая присматривается к открытой двери. Там, за дверью, тепло и сытно, там ласковые надежные руки, но кошка слишком долго голодала и мерзла, она не может поверить, что дверь открыли именно ей.
— С чего бы ему пропасть, миледи? — удивилась Нэнси. — Всего-то второй день пошел. Вот если к вечеру не вернется, тогда уж… а все равно никто не знает, куда он поехал. Разве что его светлость Бастельеро попросить поколдовать?
— Нет уж! — решительно сказала Ло. — Дай благие боги, чтобы Маркусу никогда не пришлось искать моего мужа!
— И правда, дура я, миледи, — хихикнула Нэнси, наверняка нарочно сказавшая глупость, чтоб отвлечь Ло от тревоги. — С чего бы некроманту живого человека разыскивать? Да не думайте о плохом…
Не договорив, она встрепенулась, подскочила к окну и выглянула во двор, откуда послышалась какая-то суматоха. Обернулась и разулыбалась во все круглое, веснушчатое, несмотря на зиму, личико.
— А вы боялись, миледи! Вот и его светлость! Живой-здоровый… Ой, какое вам платье подать?! Может, все-таки бирюзовое? Оно хоть и шелковое, да тепло же в комнате. Дайте я вас причешу…
— Брысь! — сообщила Ло, плотнее закутываясь в одеяло. — Никакого платья не надо. Я еще сплю, вот!
Она напоказ легла, отвернувшись к стене, уткнувшись носом в подушку, и Нэнси, тяжело вздохнув, вышла из спальни.
Да, это было глупо и совершенно недостойно — так себя вести, но Ло вдруг захотелось расплакаться от обиды. Пусть они не настоящие муж и жена, но разве можно уехать Баргот знает куда, просто сказав, что так надо?! В клятые горы, зимой, в одиночку! Да она за эти два дня чего только не передумала! И никто, ни одна зараза не разделяет ее тревоги! Даже Маркус пожимает плечами и говорит, что все хорошо. Мужчине, мол, нужно иногда побыть в одиночестве, подумать… Неужели она из тех надоедливых жен, у которых муж не может найти себе места в целой крепости?!
От собственной глупости и несправедливости, которые Ло прекрасно понимала, но сделать с ними ничего не могла и не хотела, было особенно гадко. Да, она не имеет никакого права… Но ей не нужны права, она всего лишь беспокоилась! А вот теперь ни за что не покажет тревоги, пусть Кирпич не думает, что она из-за него…
Стук в дверь не стал неожиданностью, но Ло только крепче стиснула пальцами одеяло. Спит она! Спит, ясно? Не нужно было отсылать Нэнси, она бы сейчас вышла и сказала, что… Дверь открылась, из коридора повеяло холодом. Ах нет, это не из коридора, это от дражайшего супруга, чтоб его…
— Простите, миледи, — послышался знакомый голос, и Ло едва удержалась, чтоб не вскинуться, не обернуться… — Нэнси сказала, что вы не спите. И что вы ждали…
— Кто-то очень много говорит, — буркнула Ло, поворачиваясь и садясь в постели, но не выпуская из рук одеяла.
Кругом одни предатели. Или совершенно бесчувственные личности.
Она искоса глянула на капитана, как всегда заполнившего почти всю спальню, словно стены сжались вокруг его мощной фигуры. И холодной… На плечах Рольфсона лежал снег, небрежно стряхнутый, но все равно видно, что толстая кожа куртки заиндевела, а стальные накладки блестят от наледи.
— И вовсе я не беспокоилась, — сказала она упрямо. — С чего?
— Хорошо, — с облегчением отозвался Рольфсон, проходя к самой постели. — Мне бы этого не хотелось.
Он поверил. Благие боги, он поверил, что она… Ло мысленно застонала. Действительно, а чего она ждала от человека, который до сих пор верит каждому ее слову, несмотря на то, что уже столько раз был обманут. И сейчас поверил… А она, дура, могла бы сообразить…
— Что это? — спросила она в недоумении, когда капитан вынул руку из-за ворота куртки и положил на кровать что-то бело-зеленое, мокрое и местами черное, остро и свежо пахнущее.
— Фейелы, — с изумительной краткостью пояснил Рольфсон и, подумав, все-таки добавил: — Вы же хотели их увидеть.