Роли леди Рейвен

22
18
20
22
24
26
28
30

Самообладание и в этот раз герцога не покинуло, хоть и далось с огромным трудом. Кьер на мгновение прикрыл глаза, глубоко и медленно выдыхая, и, не открывая их, припечатал:

— Пусть подадут мою лошадь. Немедленно.

А затем он посмотрел на меня с немым вопросом во взгляде — стоит ли договаривать: «И экипаж для леди»?

Я шагнула к нему, коротко коснулась губ.

— Время уже позднее, вряд ли аудиенция. Как бы кощунственно это ни звучало, короли — тоже люди, и они тоже спят. Я подожду тебя здесь, если ты не против.

— Ты божественна, — прошептал он, целуя меня в ответ. А затем торопливо отстранился и принялся заправлять и застегивать рубашку, жилетку, сюртук, привычным жестом оправил волосы.

Я покосилась в зеркало над камином. Да-а, проще распустить и переплести заново, чем привести в приличный вид. А потому я так и сделала — быстро вытянула шпильки и тряхнула головой, позволяя темным прядям свободно упасть на плечи и спину тяжелой волной. Все лучше, чем красоваться с вороньим гнездом. Не удержавшись, я чуть помассировала голову, уставшую за день от этой тяжести, а потом заметила, что герцог замер и жадно за мной наблюдает.

— Тебя ждет король, — напомнила я, тем не менее кокетливо поправив обрамляющие лицо локоны и купаясь в столь пристальном внимании.

— Ты несносна.

— Я божественна, — возразила я его же словами.

Мужчина только покачал головой — времени на долгую перепалку с доказательствами, кто тут главный и прав, не было. Убедившись, что я привела себя в порядок настолько, насколько это возможно, он распахнул дверь. Лакей, поджидающий за ней на случай еще каких-либо указаний, согнулся в полупоклоне.

— Леди Эрилин Рейвен остается здесь. В мое отсутствие любое ее желание выполнять незамедлительно.

— Как прикажете, милорд.

— Я постараюсь побыстрее, — это уже мне.

Я улыбнулась в ответ, и герцог стремительно скрылся в темноте коридора.

Кажется, я еще более безрассудна, чем сокрушалась моя матушка. Одно дело — заявиться к мужчине в дом в его компании, другое — еще и остаться, будто здесь мое место. Впрочем, раз Кьер не возражал — а уж он-то точно не возражал! — до всего остального мне нет дела.

Наклонившись, я подняла с ковра парчовую ленту, принадлежавшую еще моей бабушке. Провела пальцами по выступающему серебристому узору, не тронутому временем. Эту плотную, даже жесткую ленту дед привез бабушке из заморской Клирии,[3] выложив за нее стоимость хорошей лошади. По крайней мере, так рассказывали в семействе. Сейчас ею и жену лавочника не удивишь, только поэтому она уцелела, когда мать, рыдая, расставалась с ценностями.

Да, стоит признать, с тех пор жизнь всех членов семьи достопочтенного виконта Рейвена круто изменилась.

Я присела на диван, продолжая перебирать пальцами узоры банта. А ведь раньше мы могли позволить себе пусть не все то же самое, но близко к тому. Мои предки славились умом, деловой хваткой и умением приумножать состояние, так что корона неплохо обогатилась, когда шестой виконт Рейвен, он же мой дорогой отец, по какой-то причудливой прихоти судьбы ввязался, сам того не подозревая, в заговор против его королевского величества Эдгара VII. Только незнание, подтвержденное следствием, и спасло папеньку от плахи. Его даже не лишили титула, лишь конфисковали все состояние, кроме старого родового поместья в Богом забытой глуши, куда и сослали на долгие пятнадцать лет.

Мне было девять, но я до сих пор помню, как лежала в кровати, накрывшись подушкой, и все равно слышала голоса — усталый и виноватый отцовский, причитающий и рыдающий материнский — и еще толком не понимала, что происходит. А через два дня мы под постыдным конвоем выехали из столицы на восток, взяв с собой только самое необходимое. И я всю поездку никак не могла уложить в голове, почему необходимое не включает в себя ни шелковые ленты, ни все семнадцать кукол, ни праздничные платья, ни многие другие жизненно важные вещи.