— Нет. Если хочешь отчего-то избавиться — вперед.
— Ты вчера кое-что забыл, когда вывозил вещи.
Он понял, о чем речь. Сережки за неприличную стоимость. Футляр одиноко чернел на опустевшей половине гардероба.
— Если так неприятно, верни в магазин. Или оставь Каролине на вырост.
Карошка неслась вниз и услышала свое имя.
— Вы про меня?
— Всегда про тебя, солнышко.
Вера проартикулировала «Я подумаю» и взяла свое стеганое пальто.
Психоневрологический диспансер не изменился. Хмурый фасад с шершавой облицовкой, выдающееся вперед крыльцо и дурацкие ступени, не понятно на чей шаг рассчитанные. Во время подъема пятка неизбежно висела в воздухе, а спуск всегда был лотереей — переломаешь ноги или нет.
Вера выскочила из Сережиной машины и осмотрелась: на расчищенной дорожке, обрамленной кустами чубушника, не видать адвокатессы. Про чубушник она хорошо запомнила. Больше четырех лет прошло, как обращалась сюда из-за тревожности. Тогда, в майское цветение, жасминовый аромат пропитал даже кабинет врача на третьем этаже. Нынешняя стерильная белизна грозилась отобрать у нее самое дорогое — право воспитывать дочь. И стоило немалых усилий вести себя ровно с виновником предстоящей экзекуции. То есть, экспертизы.
— Вера, подожди!
Он нарочно, да? И так все утро терпит его общество. До садика было легче, но без Каролины каждая минута становилась испытанием на выдержку. Обернулась с нейтральным лицом.
— Я хочу извиниться, Вер.
Нашел время! Она нахмурилась, но дала понять, что слушает.
— Прости, что втянул тебя в это. Уверен, ты пройдешь комиссию. С моей стороны никакого вмешательства.
— Месяца не прошло, как ты замутил эту свистопляску с проверкой на мою адекватность. Наигрался в отца?
— Не наигрался. Но ей нужны мы оба.
Доверие он, конечно, прошляпил, но Вера еще помнила его повадки. Упрямство пополам с виноватым взглядом всегда означало, что он раскаивается больше, чем показывает. Знает, гаденыш, на чем выехать. Извиняется только за Карошку. Это тоже плюс. Не пытается лгать в лицо.
Не снимая перчатки, Вера коснулась его локтя, давая понять, что принимает извинения. Прощение не даровало смелости, но стало будто легче на душе.
Ну где же адвокат! Потянулась до телефона и передумала, когда на парковку зарулил черный широкомордый внедорожник. Он уркнул мощным движком и затих, словно затаился. По всем признакам, только что из автосалона. Натертый до блеска, на дисках ни одной пылинки и стекла неприлично чистые для того срача, что творился на дорогах в начале зимы. Только один человек умел носить ботинки в любую грязь, а у него раздолбанный форд и приедет он только вечером.