Никто не ожидал появление фараона в этот час. Считалось, что он занят государственными делами. Однако при столь опасной связи, в которую вступили Имхотеп и любовница фараона, никакие предосторожности нельзя было считать излишними.
В одном из внешних залов с высоким потолком среди многочисленных колонн скрывались едва отличимые от украшавших дворец статуй жрецы. Только их глаза двигались, провожая открывшую золотые двери и вступившую в зал Анк-су-намун. Не обращая на присутствующих внимания, она молча проследовала мимо них легкой грациозной походкой, словно плывя над мраморными плитами пола и раздвинула легкие занавеси своей спальни. Живая богиня с оливковой кожей ни жестом, ни взглядом не выдала, что относится к жрецам как к мужчинам. Но и те в свою очередь никак не реагировали на ее ослепительную красоту.
Однако жрецы отнюдь не были каменными изваяниями. а перед ними сейчас прошла самая прекрасная и обольстительная женщина Фив, прикрытая лишь своими длинными распущенными волосами, почти не скрывающими ее идеальных и нежных. словно персики, грудей. Женщина направлялась, пожалуй, на самое рискованное, которое только можно было представить, тайное свидание с человеком, которого жрецы называли своим повелителем.
Сам Имхотеп, вступив с балкона в спальню, не испытывал заметного волнения, словно не понимал, что любовница фараона предстала перед ним почти обнаженной. По этикету она должна была быть одета в глухое, украшенное золотом и медью, черное платье и ее роскошные формы должна была скрывать плотная накидка. Только этого не было.
В спальне глухо прозвучал сухой смешок Верховного жреца:
— Никто не вправе коснуться тебя, кроме фараона. Видимо, этот глупец думает, что стоит лишь издать закон, как он тут же вступит в силу.
Милое, по-кошачьи лукавое личико Анк-су-намун: осветила улыбка, и она указала на свое покрытое рисунком тело: лиф и юбка, стилизованные под крокодилью чешую, были нарисованы прямо на ее коже. За исключением золотых украшений на шее, запястьях, талии и лодыжках женщина была голой, словно виноградина.
— Это последнее из нанесенных мне оскорблений, любимый, — прошептала она. — Теперь я, словно вещь, без остатка принадлежу фараону, и каждый день на мою кожу выкладывается новый слой краски.
Двое влюбленных стояли друг напротив друга в золоченой спальне возле широкого ложа, застеленного шелковыми тканями.
— Но когда Сети умрет, — произнес Имхотеп, беря лицо женщины в ладони со всей осторожностью, чтобы не размазать узоры, доходящие почти до горла, — трон унаследует его сын и ты станешь свободной…
Он жадно впился губами в ее губы, и она с такой же
страстью ответила на его поцелуй. Они оба знали, что после смерти фараона его любовнице отойдет этот дом, будет назначено приличное содержание и она получит все права гражданина. Конечно, влюбленным не удастся заключить брачный союз. Скорее всего, Верховный жрец не упустит возможности обзавестись такой любовницей, а Верховный жрец в Фивах мог позволить себе очень многое.
Он, конечно, уже стар, — произнесла Анк-су-намун, вытягивая руку, покрытую узорами. Чтобы погладить любимого по щеке, — но еще крепок и может прожить немало лет.
— Неужели?
Ее глаза сузились, и теперь напоминали блестящие черные драгоценные камни на овальной маске лица:
— Может быть, тебе стоит что-нибудь предпринять?
Ответом его послужила улыбка. Он снова поцеловал ее, и его ладони размазали узоры, нанесенные жирной краской на коже возлюбленной.
— Ради любви к тебе, — прошептал он, — я готов бросить вызов самой смерти.
— Самой смерти! — эхом отозвалась Анк-су-намун, ища губами его губы.
Они и представить не могли, что в то время как они ласкали друг друга и готовили заговор против Сети, фараон уже мчался через площадь ко дворцу своей любовницы. Он гнал колесницу с такой скоростью, что фаланга охранников едва поспевала за ним.