— Люди? Проданы мы, а кому — сам чёрт не разберёт.
— А что разбирать? Говорят, иностранной фирме.
— Давай выпьем по чуть-чуть.
В очередной раз отказался; Антонина, поморщившись, отпила из стакана граммов пятьдесят.
— Я вот на бобах, а выпить хочется. Душа-то живая, ковылять как-то надо.
Хозяйка закусила малосольным помидором и продолжила рассказ.
— Иностранной-то иностранной, да у директора тоже тридцать процентов. Все об этом знают. Сквалыга, когда ещё на рынке ошивался, купил.
— За что вас протурили? — поинтересовался Рябинкин.
— Как за что? За это самое, — икнув, кивнула на стол. — Мужика нет, дети разъехались. Как мне не выпить, если Бог пошлёт чекушечку?
Ефим решил, что она не слышала о смерти начальника, а его такая неосведомлённость устраивала.
— Сколько вы получали в месяц?
— Я ведь без оформления. Сколько давали, столько и брала. Получалась треть от обычной зарплаты. Ну я шмотки сама себе шью, на них не надо тратиться.
— Серьёзно вкалывали?
— Много, но хоть что-то имела с того, а нынче у разбитого корыта.
Антонина сделала ещё пару глотков. Когда-то красивое лицо покраснело, на лбу вспухла синеватая жилка.
— Он, черный чёрт, немало наших денежек прикарманил. А ты и не рыпнешься, иначе на другой день на фабрику не пустят. Хоть по миру иди.
— А жену его вы хоть раз видели?
— Как же, видела. Красивая, душистая. Наблядовала пузо, аборт тайком сделала. Об этом каждая сорока трещит, а ему хоть в очи ссы.
Очень не хотелось гостю углубляться в тему, где могли жить лишь замшелые сплетни, в то время как у него задача чёткая. Однако сыщик почувствовал: подвыпившую женщину не так-то легко остановить, да и могло всплыть в её откровениях нечто существенное.
— Своих детей у них нет?